Дороги товарищей

— Рачковский, Рачковский! — радушно сказал почтальон, теперешний чесменский бургомистр, и его маленькое, как у младенца, личико осветилось радостью, словно Женя напомнила ему о чем-то чрезвычайно приятном. — Евгения Львовна знает меня как пана Рачковского. Мы с Евгенией Львовной знакомы, это сюрприз для вас, уважаемая Марья Ивановна, и, не скрою, не скрою, расстались в Здвойске, как хорошие приятели. Ведь правда это, правда, Евгения Львовна?

И он, почтальон Рачковский, посмотрел на Женю в упор, причиняя ей почти физическую боль острым ласковым взглядом.

— Возможно… — прошептала Женя — Хотя и смело, по-моему.

Мать снова толкнула ее.

— Великолепно сказано! — воскликнул почтальон. — Вы молодец!

Он подошел к фотографии, которую рассматривал две минуты назад, и повторил с воодушевлением:

— Узнаю, да, узнаю! Я был моложе его… Да, значительно моложе, — подчеркнул он, — когда Лев Евдокимович работал инженером на фабрике моего отца. Но я отлично помню этого умного, обаятельного, чудесного человека. Он был в высшей степени идейным человеком, этого в человеке нельзя не ценить! Где он сейчас? Он пишет?

— Нет, он не пишет, — тихо сказала Женя.

— Жаль! Очень жаль! — с искренним сочувствием произнес почтальон и огорченно развел руками. — Война! Это ужасно для нас, мирных, сугубо гражданских людей!

— Зачем же вы затеяли эту войну? — спросила Женя.

— Евгения! — грозно напомнила мать.

— Я — маленький человек, — ласково сказал почтальон. — Разрешите присесть, Марья Ивановна.

Мать кинулась к стулу.

— О-о, не беспокойтесь, прошу вас! Сядемте, пожалуйста. Повторяю, что я — маленький человек. Войну начинают могущественные силы. Мы с вами не причастны к этому, благодарение богу.

— Но разрешите… — начала Женя и смутилась («У него спрашивать разрешения?!» — мелькнула у нее мысль). — Но ведь недаром же вам предложен такой пост? — прямо сказала она.

— Я не посмел отказаться, — ответил почтальон, разговаривая с Женей, как с равной. — Как же иначе? Мои убеждения, политические и этические, коренным образом расходятся с основами, узаконенными Советской властью. Я — убежденный противник этой власти. Я за прямоту. Мне было бы по меньшей мере обидно, если бы вы, — он подчеркнул это слово, — стали убеждать меня, что ненавидели Советскую власть.

— Я этого не сделаю, — сказала Женя.

— Правильно, правильно! — воскликнул почтальон и взглядом вежливо дал понять Марье Ивановне, что в ее предупредительных толчках нет никакой необходимости. — Вы заставляете меня уважать вас!

— Не очень понятно, — пожала плечами Женя.

— Я же не господин из гестапо, — с улыбкой сказал почтальон.

— Вот как? — удивилась Женя.

— Да. Хотя и среди них есть культурные, порядочные и в высшей степени воспитанные люди.

— Да-а? — протянула Женя, не скрывая иронии.

— Да, да, — уверенно заявил почтальон.

— Не они ли уничтожают евреев?

Почтальон вздохнул, как бы давая понять, что Женя, к сожалению, многого не понимает, и торжественно произнес:

— Спор между иудейским племенем и остальными племенами идет не одну тысячу лет, и разрешит его не человек, а бог!

— Но пока что этим делом занимаются люди, — усмехнулась Женя. — Люди с немецкими фамилиями.

— Вы многого не знаете, — с грустной снисходительностью заметил почтальон. — Люди с русскими фамилиями тоже не мало сделали в этом направлении.

— Ложь! — сказала Женя.

Почтальон с той же улыбкой поклонился.

— Преклоняю голову перед вашим святым неведением.

— Ах, она ужасно любит спорить! — с отчаянием воскликнула Марья Ивановна.

— Она естественно поступает, — вежливо прервал ее почтальон. Он вынул часы на золотой цепочке и привычно раскрыл их. — Бог мой! — со вздохом сказал он. — Не могу привыкнуть к распорядку службы. Осталось не более пяти минут свободного времени, а как хотелось бы просто поболтать!

Марья Ивановна умильно закивала.

— Я заехал не только с тем, чтобы повидаться с вами, Марья Ивановна, — продолжал почтальон, — и с вами, Евгения Львовна, но и по делу. Дело касается вас, Евгения Львовна. Завтра-послезавтра будет объявлено о регистрации молодежи. Умоляю вас, это секрет! Часть молодых людей и девушек будет отправлена в Германию. Поэтому, как друг вашей семьи, я настоятельно рекомендовал бы вам, девочка, устроиться на работу в мою канцелярию.

— Это как понять? — выдохнула Женя, протестуя и холодея от ужаса.

— Да понятно, все понятно, Виктор Сигизмундович! — проговорила Марья Ивановна и заплакала от радости.

Почтальон встал.

— Завтра я жду вас, Евгения Львовна. Понимаю, что вы сейчас готовы вскричать: нет! Но вы подумаете, взвесите и поймете, что во всех отношениях это лучший выход. В моей канцелярии с вами будут разговаривать как с человеком и честной девушкой. В другом месте отношения несколько иные.

Почтальон поклонился.

— До свиданья, Марья Ивановна! Рад буду заехать к вам в гости, — он поцеловал матери руку. — До завтра, Евгения Львовна! Не провожайте, не провожайте меня!

Но мать все-таки проводила бургомистра на улицу.

А Женя, еще не разобравшись, что же, собственно, произошло, глядела в окно и видела, как почтальон садился в легковую машину.