Уже на шоссе, за рулём “Галакси”, Роб взглянул на Рокси, которая ссутулилась на переднем пассажирском. Она сосала леденец с безмятежным выражением лица.
- Ты могла бы не грохать того парня в “Шевроле”. Он был в отрубе.
Она пожала плечами.
- Могла бы, да. Это одна из радостей жизни, Роб. Можно выкроить иногда минутку на бесполезное развлечение. Это зовётся свободой. Ею надо упиваться.
Роба замутило, он смотрел на пустынную дорогу впереди.
- Ты чокнутая.
- Это грубо. Возьми свои слова назад.
- Извини.
- Всё нормально. Я тебя прощаю. Всё же я действительно немного чокнутая.
Роб не мог ничего поделать, он засмеялся. Это безумие. Даже в такой жуткий момент она заставила его засмеяться. Что с ним не так? Во что он превращается?
Рокси вынула леденец изо рта.
- Знаешь, в чём ошибка той тёлки?
- В чём?
- Промедление. Если ты готова размахивать пушкой перед людьми, будь готова её использовать. Ей надо было застрелить нас, как только мы вошли, этой тупой суке. Но она этого не сделала. Знаешь, почему?
Роб снова покачал головой. Он мог бы догадаться, но это бессмысленно. Рокси хотелось немного блеснуть словом, и лучше ей просто не мешать.
- Почему?
- Потому что в ней этого нет. Она не убийца. В отличие от нас.
- Ты имела в виду, в отличие от тебя.
Рокси улыбнулась и снова засунула в рот леденец.
- Я имею в виду, от нас. Мы одинаковые, ты просто ещё не увидел. Ты из породы убийц, милый. Чем раньше это признаешь, тем счастливее станешь.
Роб тряхнул головой и замолчал.
Возможно, она права.
Предстояла долгая дорога.
Рано или поздно он узнает о себе правду.
Мозговые черви требуют духовной пищи
Лист бумаги был пуст, как душа «штурмовика», - белый обрывок небытия, свёрнутый, словно беспомощная змея, в старой, прикупленной в ломбарде печатной машинке. Возле ветхого реликта лежала стопка бумаги – ещё четыреста девяносто девять чистых листов.
Пальцы Рейфа Мартина в который раз легли на средний ряд клавиатуры.
Он чувствовал, как внутри что-то нарастало – некая волна творческой энергии; пальцы покалывало от необходимости создавать словами миры, отправиться в те места внутри себя, до которых было возможно добраться лишь с помощью этой странной магии - взаимодействия тела, мысли и машинки. Его пальцы слегка надавили на клавиши, растущая потребность почти достигла критической массы, но страстное желание творить ослабло и разбилось, словно волна о берег, и, в конце концов, вовсе схлынуло.
Он вздохнул и откинулся на спинку стула.
В голове запульсировала вена, и он принялся осторожно массировать её, круговыми движениями водя пальцами правой руки по тёплой коже.
Внезапно он нахмурился.
Такое ощущение, что там что-то двигалось.
Быть может, это была лишь тактильная галлюцинация, вызванная стрессом и нехваткой сна.
Отчаяние от неспособности построить хотя бы одно приличное предложение достигло опасного для его душевного равновесия уровня. Писательство было страстью всей его жизни, но сейчас оно его тяготило. Он хотел, чтобы слова изливались из него пьянящим, неистовым напором вдохновения, как взрыв потока сознания, которым славились обожаемые им старые писатели-битники.
Рейф закурил.
Он заставил себя отвести взгляд от пустого листа. Солнце, с трудом проникающее сквозь приоткрытые планки жалюзи, было единственным источником света в маленькой второй спальне, которую он переделал в рабочую зону. Сквозь туман смога и преломлённый свет он разглядел высокие макушки городской панорамы. Город – пёстрое смешение клубов и ресторанов, музеев и театров, крупных и мелких предприятий, - простирался на огромные расстояния. Даже отсюда, сквозь сгущающийся туман, было видно, как он отчётливо пульсирует от переизбытка жизненной энергии.
От бесконечных возможностей.
Рейф затушил сигарету и наклонился вперёд. Его пальцы обрушились на средний ряд клавиш, и он принялся печатать.
СПЯЩИЙ ГОРОД
Рейф Мартин
Дверь в кабинет со скрипом открылась, и Рейф тихонько выругался. Он развернулся на вращающемся кресле и посмотрел на незваного гостя.
Балика.
Она вошла в комнату: на её лице играла улыбка, в руках она держала поднос с едой. Дымящаяся, острая индийская хрень, от которой у Рейфа тут же разыгралась изжога. От одной только мысли о том, чтобы проглотить хоть чуточку этой штуки, в желудке заурчало, а горло сдавило.