Дороги, ведущие в Эдем

А уж Руфус Макферсон просто рвал и метал! Кто занимается торговлей, тот знает, что Рождество приносит самую значительную часть годовой выручки, а потому Макферсон начал охоту за покупателем. Перво-наперво он решил позаимствовать идею с бутылью, но из скаредности наполнил свою емкость монетками в один цент. Затем написал письмо редактору еженедельной городской газеты «Стяг» и сообщил, что мистера Маршалла нужно «вымазать дегтем, вывалять в перьях и вздернуть на виселицу за превращение невинных детей в прожженных азартных игроков, которым прямая дорога в ад!». Представляете, каким он стал посмешищем! От Макферсона отвернулись все. В итоге к середине ноября ему только и оставалось, что топтаться на тротуаре у своего заведения и мрачно глазеть на площадь, где вовсю кипели празднества.

Примерно в это же время в городе впервые объявился Шпингалет со своей сестрой.

Никто из горожан его не знал. По крайней мере, люди не припоминали, чтобы где-нибудь видели его прежде. Он рассказывал, что живет на ферме в миле от Индейского ручья, что мать его весит всего тридцать кило, а старший брат за пятьдесят центов лабает на скрипке по свадьбам. Шпингалет, уверял он, это его настоящее и единственное имя, а лет ему двенадцать. Правда, его сестра Мидди говорила, что только восемь. Волосы у него были прямые, темно-соломенные. На обветренной, напряженной физиономии с сосредоточенно-тревожными зелеными глазами читалась проницательность вкупе с житейской мудростью. Низенький, щуплый и жилистый, Шпингалет всегда носил одно и то же: красный свитер, синие джинсовые бриджи и огромные, не по ноге, мужские башмаки, которые хлябали при каждом шаге.

Когда он впервые заглянул в «Вальхаллу», на улице лило как из ведра; мокрые мальчишеские волосы превратились в плотную шапку; башмаки облепила рыжая грязь проселочных дорог. Мидди поспевала следом, а Шпингалет ковбойской походочкой направился прямо к стойке, за которой я протирал стаканы.

— Слыхал я, у вас тут на отдачу бутылка имеется, деньгами под завязку набитая, — сказал он, глядя на меня в упор. — А коли вы, братцы, ее на отдачу приготовили, так и отдайте нам, а мы будем премного благодарны. Зовут меня Шпингалет, а это сестренка моя, Мидди.

Мидди смотрела печально-печально. Худенькая, как тростинка, она была на голову выше, а с виду и намного старше брата. Бледное, жалостное личико обрамляли коротко стриженные белобрысые пряди. Стояла она в линялом ситцевом платье, не доходившем до острых коленок. У нее было что-то не то с зубами, но она старательно это скрывала, по-старушечьи чопорно поджимая губы.

— Прошу прощения, — ответил я, — но тебе нужно переговорить с мистером Маршаллом.

Так он и сделал. Мистер Маршалл при мне объяснил ему все условия. Шпингалет внимательно слушал и кивал. Через некоторое время он придвинулся вплотную к стойке, погладил бутыль и сказал:

— Знатная штука, верно, Мидди?

А Мидди поинтересовалась:

— Так отдадут нам ихнюю бутыль или нет?

— Не-а. Вперед надо угадать, сколько там денег. А чтоб попытку дали, надо прикупить чего-нить на четвертак, иначе нельзя.

— Так ведь нет у нас четвертака. Где ж его взять-то?

Нахмурившись, Шпингалет почесал подбородок.

— Это легче легкого, ты, главное, держись меня. А потрудней вот что будет: пальцем в небо не попасть. То бишь не гадать, а знать на все сто.

В общем, через несколько дней явились эти двое снова. Шпингалет взобрался на высокий стул поближе к стойке и решительно потребовал два стакана простой воды — для себя и для Мидди. Именно в тот раз он и поведал кое-что о своей семье:

— …а еще папуля-дедуля, матушкин отец, он каджун[2], по-нашему еле-еле волокет. А брательник мой, тот, что на скрипке лабает, три раза на киче чалился… Это через него пришлось нам подхватиться и двинуть из Луизианы. Он какого-то кренделя бритвой почикал из-за тетки, на десять лет его старее. Белесая такая.

Мидди, которая до сих пор держалась в тени, нервно зачастила:

— Негоже вот так выбалтывать наши личные, семейные тайны, Шпингалет.

— Умолкни, Мидди, — отрезал Шпингалет, и его сестра умолкла. — Она у нас хорошая девочка, — добавил он и повернулся, чтобы погладить ее по голове, — только спуску ей давать нельзя. Ступай, красава, журнальчики цветные полистай, а насчет зубов не парься. Шпингалету мозгами пораскинуть нужно.

Чтобы пораскинуть мозгами, Шпингалет застыл, не сводя глаз с бутыли, словно хотел ее съесть. Подперев ладонью подбородок, он долго сверлил взглядом стекло — и даже ни разу не моргнул.

— Мне одна мамзель в Луизиане сказала, что я вижу то, чего другим не видно, потому как мне судьба ворожит.

— Спорим, правильный ответ судьба тебе не наворожит, — сказал я ему. — Ты просто от балды назови цифру — может, и попадешь в точку.

— Вот еще, — отвечал он. — Черта лысого так рисковать. Лично я на фарт не полагаюсь. Знаешь, я тут мозгами-то пораскинул: чтоб маху не дать, только один способ есть — пересчитать пятаки и гривенники, все до единого.

— Давай, пересчитывай!

— Что пересчитываем? — Хаммурапи, лениво ввалившийся в помещение, устраивался за стойкой.