Дороги вглубь

— Правильно ли мы поступим, если допустим Крымова к завтрашнему испытанию машины? Человек он слишком горячий, увлекающийся, в силу этих обстоятельств может возникнуть какое-либо осложнение. Мне кажется, испытание должен проводить не Крымов, а человек более спокойный, не такой пылкий.

— Кого же вы предлагаете? — полюбопытствовал Батя.

— Если Константин Григорьевич не будет ничего иметь против, то испытание проведу я, — спокойно ответил Трубнин, надев, наконец, очки.

— Что? — переспросил Гремякин.

— Целесообразнее всего испытание поручить провести мне, — сухо повторил Трубнин. — Уверяю вас, все будет в порядке! — добавил он через некоторое время твердо и настойчиво.

— К сожалению, Петр Антонович, это невозможно.

И директор принялся объяснять. Начальник конструкторского бюро завтра ни в коем случае не должен отлучаться из института: ожидают представителя из центра, еще имеется десяток причин. Одним словом, он очень благодарен Петру Антоновичу, но, к сожалению, воспользоваться его предложением не может.

— Как тебе это нравится? — воскликнул директор, обращаясь к Бате, когда Трубнин вышел из кабинета.

— Должен признаться, очень нравится. А тебе?

Гремякин хотел что-то ответить, но не успел: в кабинет снова вошла Нина Леонтьевна. Она сообщила, что директора желают видеть еще несколько сотрудников института.

— Понятно… — директор рассмеялся. — Зовите первого.

В дверях появился комсомолец, техник-монтажер.

— Подземную лодку хотите испытать? — весело спросил Константин Григорьевич.

— А вы откуда знаете? — удивился тот.

— По вас видно. Спасибо, товарищ. К сожалению, вашу просьбу удовлетворить не могу. Другие вопросы есть?

— Нет… — смущенно пробормотал техник.

Директор порывисто поднялся из-за стола и вышел в приемную.

— Все тут насчет испытания лодки? Признавайтесь, товарищи! — проговорил он.

Несколько человек, сидевших на диване, при его появлении быстро поднялись со своих мест. Однако никто ничего не ответил.

— Все ясно, — продолжал Гремякин. — Молчание — знак согласия. Ничем не могу помочь, дорогие товарищи. От всего сердца благодарю, но советую идти домой. Время позднее…

Наконец директор и Батя остались в кабинете одни.

— Давай-ка обсудим это дело как следует, — сказал Гремякин садясь напротив Бати. — Ты вот готов был обвинить меня в том, что я легкомысленно отношусь к предстоящему испытанию подземной машины. Нет, не легкомысленно. Прежде всего должен тебе сообщить, что с Трубниным я полностью согласен: Крымов человек увлекающийся, ему захочется, чтобы его машина сразу совершила под землей какое-нибудь чудо… может не рассчитать своих сил.

— И что же ты думаешь?

— Думаю поступить следующим образом… Кстати, что это мы сели так далеко друг от друга? Я придвинусь к тебе поближе. Ты знаешь, у меня такое ощущение… ну, как бы тебе объяснить? Соскучился я по тебе, одним словом.

— Да мы же по десять раз в день видимся? — удивился Батя.

— Это верно! Да все дела, дела… А поговорить по душам, по-дружески, времени не хватает…

— Ой, Костя! С чего бы это ты нежные слова произносить стал? Ну, говори, говори уж. Не тяни…

— Да ты рассуди! Какой еще может быть выход!? По-моему, ничего другого и не придумаешь… Я сам поведу лодку.

Рано утром инженер Цесарский встретил Панферыча недалеко от парадного своего дома.

— Товарищ Панферыч! Вы вчера ночью дежурили у входа на испытательную площадку?

— Я, — ответил старик, останавливаясь.

— Что там за шум был?

— А испытание подземной лодки проводили! — гордо заявил Панферыч.

— То есть… как испытание? Ведь оно назначено на сегодня! Вы что-то путаете…

— Ничего не путаю. Назначено было на сегодня в четырнадцать тридцать, а проводилось с двадцати четырех ноль-ноль по четыре пятнадцать, иначе говоря ночью.

— Почему? — явно расстроенный, продолжал Модест Никандрович. — Как же это так…

— А все дело в том, — начал Панферыч тоном заговорщика, — что очень много желающих оказалось испытывать машину. Все беспокоились, как бы с Крымовым чего не случилось. Устройства-то, что позволяет видеть впереди себя под землей, еще нет! Директор и сказал: чтобы никому обидно не было, сам испытаю лодку.

— Понятно… Но все-таки это странно.

— Почему же странно? — удивился старик. — Ничего странного нет. Машина прошла испытание хорошо: углубилась в землю и опять вышла на поверхность через четыре часа. Все правильно. Только вот резцы, я слышал, немного затупились.

Цесарский поблагодарил вахтера и быстрым шагом направился в свою лабораторию.

Глава седьмая

С некоторого времени Цесарский стал замечать, что сотрудники его отдела изменили к нему свое отношение.

Правда, его распоряжения они выполняли хорошо. Больше того, старались работать дольше, чем было установлено внутренним распорядком института. Однажды, явившись утром в конструкторское бюро, Цесарский узнал, что часть сотрудников не покидала со вчерашнего дня лаборатории. За это время они успели сделать то, что он наметил на несколько дней.