Дорогие гости

Голос у нее заметно оживился. Глядя на подругу, Фрэнсис подумала: «Да, ты такая же, как все, кто испытывает нездоровый интерес к убийству. А еще называешь себя пацифисткой. Впрочем, я ведь тоже…» Она устало, коротко отвечала на расспросы Кристины о событиях прошлой субботы, когда в проулке обнаружили тело Леонарда. Она уже столько раз повторяла одно и то же полицейским и соседям, что ей самой история эта казалась старой и скучной, будто бы и не с ней приключившейся.

Но Кристина, конечно же, знала больше, чем полицейские и соседи: она знала про нее и Лилиану. А значит, Фрэнсис следовало быть крайне осторожной. Очень много чего она рассказать не могла, и это ее здорово угнетало. В ходе разговора они то и дело словно бы натыкались на глухую стену. «Я безумно тревожусь за Лилиану», – снова и снова повторяла Фрэнсис, а Кристина недоуменно хмурилась:

– Да что ей грозит-то?

– Ну как что – она под подозрением у полиции.

– Но, послушай, если они так усердствуют в расследовании… Безусловно, рано или поздно убийцу найдут, – это лишь вопрос времени. И тогда…

– Никого они не найдут.

– Откуда такая уверенность? Почему не найдут?

– Они считают, что уже раскрыли дело. И вот-вот предпримут решительные шаги, я знаю. И Лилиана знает. Мне страшно, как бы она не наломала дров. Я хорошо представляю, как у нее ум работает. Она думает, раз уж дело совсем плохо, раз уж все ополчились против Чарли и против нее… Она думает…

– Так что она думает-то? Ты какую-то невнятицу несешь, честное слово. Глотни еще бренди, а?

Фрэнсис помотала головой:

– Нет, боюсь, меня развезет. А мне нельзя терять ясность мысли. Если бы ты знала, сколько всего надо обмозговать, просчитать, уладить…

– Да о чем ты вообще? – взорвалась Кристина. – Чего ты улаживать-то собралась? Почему ты должна больше всех беспокоиться?

Фрэнсис пристально посмотрела на нее – и вдруг испытала непреодолимое желание выложить всю правду: про таблетки доктора Ридли, про выкидыш, про Леонарда, про кошмарный путь вниз по лестнице и через сад. Может ли она рассказать Кристине? Осмелится ли? Постоянно перебирая в памяти подробности рокового вечера, она столь тщательно рассматривала каждое по отдельности, что утратила всякое представление об общей картине. Но можно ли считать настоящим преступлением то, что сделали они с Лилианой? В конце концов, умысла-то у них не было. Они стали воспринимать происшедшее как преступление, когда испугались, когда почувствовали себя виновными. Но на самом деле это была всего лишь трагическая случайность. Вот сейчас она расскажет все Крисси, и Крисси ошеломленно уставится на нее, разинув рот…

Но потом Фрэнсис взглянула на Кристинино мятое платье и грязно-коричневый кардиган, окинула глазами неряшливую комнату, интерьер с претензией на богемный стиль. Вся ложь, которая когда-либо говорилась здесь, была такой безобидной. Такой невинной, такой безвредной…

Фрэнсис поняла, что ничего не расскажет. И поняла, что тем самым выроет пропасть между собой и Крисси, уже вырыла. «Я ведь осознала это еще той ночью, в саду», – горько подумала она. Тогда она отказалась от всего привычного и обыденного, от простых доверительных отношений. Вернее, Лилиана вынудила ее отказаться. Конечно, она не станет ни в чем винить Лилиану. Никогда не станет. И все же… господи, ну почему, почему она схватилась за чертову пепельницу? Как это все несправедливо! Они собирались начать новую жизнь. Одной жизни Фрэнсис уже лишили однажды – этой вот жизни, здесь, с Кристиной. Неужели у нее отберут и другую, с Лилианой?

Она снова расплакалась – на сей раз от жалости к себе.

– Ох, Крисси, извини.

– Скажи, как тебе помочь?

Фрэнсис вытерла платком слезы и высморкалась:

– Просто я страшно устала. Вот и вижу все в черном цвете. Сил нет как спать хочется все время. А ночью не заснуть, хоть убей.

– Так поспи сейчас. Ложись на кровать.

– Нет-нет. Мне нужно домой, за матерью присматривать. Но… – Ее голос зазвучал просительно. – Можно я посижу тут еще немножко? Ты чем занималась до моего прихода? Печатала? Так продолжай, пожалуйста.

– А треск машинки тебя раздражать не будет?

– Нет, скорее успокоит. Честное слово.

Немного поколебавшись, Кристина подошла к письменному столу, сняла крышку с пишущей машинки и села работать. Фрэнсис свернулась клубком в кресле и закрыла глаза. Дробный стук клавиш поначалу казался громким. Но вскоре она начала терять связь с действительностью, уплывать прочь, плавно воспарять над звуками. Она смутно, словно откуда-то издалека, ощущала тесноту кресла; прижатое к плюшевой спинке ухо вспотело и заныло, но у нее не хватало желания или силы, чтобы переменить позу. Фрэнсис крепко заснула, спустя какое-то время вздрогнула и на миг очнулась, потом опять провалилась в глубокий сон. Проснувшись же, она увидела огненно-оранжевую сетку электрического обогревателя, увидела светящийся зеленый абажур настольной лампы Крисси, увидела часы. Двадцать минут шестого. Ох, не следовало так долго задерживаться! Мало ли что может случиться дома.