Читаем Дорогие гости полностью

Она невольно взглянула на Лилиану. Та тоже смотрела на Барберов, рассаживающихся по местам. Должно быть, два семейства встретились впервые со дня похорон. С минуту Фрэнсис наблюдала, как все они перекидываются взглядами: Вера – мрачнее тучи, миссис Вайни и Ллойд – красные от негодования, а Лилиана – смущенная и несчастная. Трое Барберов тихо перемолвились между собой, затем отец Леонарда встал и двинулся вокруг заполненных скамей, на ходу снимая шляпу. Он приглушенным голосом обратился к Лилиане, она выслушала, вежливо кивая, что-то негромко ответила и протянула руку в перчатке. Он пожал ее, задержал в своей ладони, и они обменялись еще несколькими фразами.

Возвращаясь обратно, мистер Барбер на миг остановился, чтобы пропустить констебля Харди, который ввел в судебный зал еще одну особу – жалкую тщедушную женщину в обвислом коричневом пальто и такого же цвета шляпке. Потерянно озираясь, она направилась к указанному ей месту, а когда мистер Барбер проходил мимо нее – подняла на него страдальческий мутный взгляд, словно прося прощения. Мистер Барбер внезапно переменился в лице, и щеки у него вспыхнули. Усевшись рядом с братом и сыном, он что-то сообщил им; они разом обернулись и принялись бесцеремонно разглядывать женщину. Остальные присутствующие тоже смотрели на нее с любопытством. Соседка Фрэнсис таращилась на нее, как на обезьяну в клетке. Наконец, заметив, что Фрэнсис не проявляет никакого интереса, она возбужденно сказала:

– Разве вы не знаете, кто это такая? Это миссис Уорд, мать парня, которого обвиняют в убийстве!

Фрэнсис взглянула на съежившуюся щуплую женщину и опустила глаза, внутренне корчась от стыда.

Тут в зал вошел судья, и все встали. Затем снова сели, покашливая, шурша бумажками, устраиваясь поудобнее, точно театральные зрители перед спектаклем. Судья произнес вступительное слово с совершенно бесстрастным видом – ничего удивительного, подумала Фрэнсис, ведь для него это просто начало длинного рабочего дня. Он будет рассматривать дело за делом, преступление за преступлением до самого вечера… Но все же убийство есть убийство, и даже в глазах судьи появился интерес, когда пристав велел ввести обвиняемого. Если же говорить о всех остальных – в зале стало еще тише: произошел мгновенный переход тишины в новое качество, сравнимый с резким падением температуры воздуха. Боковая дверь распахнулась. Сержант Хит ввел Спенсера Уорда и сопроводил к скамье подсудимых.

Первым чувством Фрэнсис было полное разочарование. Чего, собственно, она ожидала? Тощий парень, ничем не примечательный – во всяком случае, внешне. У него обычные темные волосы, расчесанные на пробор и смазанные обычным бриолином. На нем обычный синий костюм фабричного пошива с молодежным галстуком обычной пестрой расцветки. Лицо худое, с торчащими скулами; узкая челюсть с крупными скученными зубами – немного похожа на челюсть Леонарда, только подбородок другой, безвольный. И в целом не было в Спенсере Уорде ни Леонардовой пружинистой живости, ни Леонардовой порывистой энергии.

Он вялой, расхлябанной походкой пересек помещение, бок о бок с сержантом Хитом, и поднялся по двум-трем ступенькам к скамье подсудимых, небрежно ухмыляясь – Фрэнсис глазам своим не поверила. Похоже, парень жевал жвачку. Он хотя бы мельком взглянул на свою мать? Да нет вроде. Зато, заметив среди публики нескольких своих приятелей, он перегнулся через ограждение и громко спросил их о чем-то, а когда они что-то прокричали в ответ – гримасой выразил сомнение: вздернул верхнюю губу, обнажая уродливые кривые зубы.

Сержант Хит схватил его за локоть и рывком заставил выпрямиться. Парень снова заухмылялся и продолжал склабиться, когда судебный секретарь попросил его подтвердить, что он Спенсер Уорд, проживающий в Виктори-билдингз на Тауэр-Бридж-роуд. Отвечая, он глупо посмеивался. Зачитанное обвинение не вызвало у него никакой реакции. Фрэнсис ожидала, что Уорд сразу заявит о своей невиновности, но он лишь переменил позу – перенес тяжесть тела с одной ноги на другую, засунул руки в карманы – и принялся жевать энергичнее. Фрэнсис увидела, что шея у него совсем детская: тонкая, белая, немускулистая. Под пиджаком с ватными плечами угадывались очертания лопаток, острых, как металлические пластины.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза