Дорогие мои мальчишки

– А Чарли Чаплин… Помнишь, как он свисток проглотил?! А сам пошел…

– Ой, чудак этот Игорь… Помнишь, как он: «Меня мама уронила с шестого этажа…» – А это еще помнишь?.. Это уж в другой картине. Его полицейские забирают, а он так пальцем: «Но-но, без хамства!» – Капка, покажи, как Игорь Ильинский глазами делает, – просила Рима. – Ох, он здорово у нас показывает!

Ну прямо в точности!.

Капка послушно встал, прошелся по комнате семенящей походкой, по-петушиному отставив зад, страшно скосил глаза и наморщил нос.

– Здо́рово! Ну прямо Игорь Ильинский, честное слово! – восхитился Сташук.

Тут от шума проснулась Нюшка. Сперва из-под одеяла показался ее один глаз, потом другой, а затем высунулся любопытствующий носишко; вскоре Нюшка осторожно высвободила подбородок, окончательно осмелела, села на постели, прибила руками вокруг себя одеяло.

– Рима, это кто? – громким шепотом спросила она.

– Ты чего? Спи! – И Рима уложила ее, подоткнув со всех сторон одеяло.

Но Нюшка глаз не сводила с гостя и с его странной фуражки без козырька.

– А почему у тебя шапка назадом вперед надета? – спросила она и заглянула, вытянув шею, за затылок Сташука. – Ой, и сзади козырька нет!

– Дядя – моряк, – поспешила объяснить Рима. – Видишь, у него ленточки сзади.

– Она у нас какая-то отсталая, оттого что без матери… – пожаловался Капка Сташуку. – Другие в ее возрасте уже все ордена знают, а наша до сих пор ромбик от шпалы различить не может. Ну ее! Спи, Нюшка.

– А чего это на ленточке написано спереду? – спросила Нюшка, залюбовавшись золотой надписью на бескозырке Сташука.

Сташук протянул ей ленточки:

– Вот, гляди. Здесь якоря, а тут написано: «Краснознаменный Балтийский флот». Ясно? Чтобы видно было, откуда мы.

– Это если потеряетесь, да?

– Ну тебя, Нюшка, спи! – прикрикнул на нее Капка и повернулся к гостю: – Знаешь что? Давай-ка, пока время еще есть, сходим к Корнею Павловичу, мастеру нашему. Надо с ним дотолковаться сперва.

Когда они выходили, какая-то тень метнулась от калитки. Капка и Сташук не обратили на это внимания.

Они шли по улице. Чернели силуэты домов. Ни огонька не было вокруг: затемнение в последнее время соблюдали очень строго. – А у нас в затоне сомы здоровые есть, – хвастался Капка. – Один раз человека утащил совсем.

– А камбала у вас есть? – спросил Сташук. – Нет, камбалы нет. – Ну то-то!.. Они перешли через улицу, свернули в проулочек, спускавшийся прямо к Волге. И сразу им дохнуло в лицо тепловатой сыростью. Волга была рядом, совсем близко, и черная, почти невидимая гладь ее кое-где была продернута поблескивающими нитями плесов.

Глава 19 Высокие договаривающиеся стороны

Они подошли к домику Матунина. Он был окружен палисадничком, за которым росли высокие цветы «золотые шары». Сквозь щели ставня пробивался свет.

– Затемнение-то аховое, – критически заметил Сташук. – Ты слушай, – предупредил Капка, – я сперва войду и скажу, а потом уж ты. А то он, знаешь, строгий, наорать может. Как начнет: «Что же это вы, батеньки-матеньки, полуночники…» Тогда с ним и говорить нечего. Капка открыл калитку, взошел на крыльцо и постучался в дверь. Сташук, оставшийся у калитки, слышал, как женский голос окликнул Капку, он что-то сказал в ответ, щелкнула задвижка, упала цепочка. Капку впустили. Не прошло двух минут, как Сташук услышал голос Капки:

– Сташук, иди сюда. Осторожно, тут приступочка.

Виктор прошел через сени и очутился в чистенькой, просто, но хорошо убранной комнате. У окон стояли аквариумы. Корней Павлович был большой любитель по этой части. За стеклами одного аквариума сновали полосатые красные макропо́ды. В другом стеклянном ящике медленно проплывали вуалехво́сты и телескопы – золотистые рыбины, похожие на хвостатые бинокли. Короткими толчками перемещались большие серебристо-полосатые месяцеобразные скаля́риусы. Водоросли, похожие на зеленый стеклярус, шевелились в прозрачной воде. И позади большого аквариума, стоявшего посреди комнаты, за столом, на котором горел начищенной медью толстощекий самовар, стояли бутылки и лежала всякая закуска, Сташук с удив лением заметил мичмана Антона Фёдоровича Пашкова. Блестели его шевроны на рукавах.

– Заходите, заходите, деточки, – приветствовала смущенных ребят Наталья Евлампиевна, аккуратная, чистенькая старушка, супруга мастера.

– О-о, батеньки-матеньки, – заговорил Корней Павлович, – сдружились уже, видать! Мы-то тут сидим толкуем, как бы это дело сладить, чтоб друг дружке взаимно помощь давать по надобности, а они уж, видать, Антон Фёдорович, наперед нас обскакали… Ну, садитесь. Капа, бери сту́ло. Вот возьми огурчика малосольного. И вы, пожалуйста.

На столе стояла керосиновая лампа и в чисто вымытом стекле пламя, легонько постреливая, пускало тонкие золотые стрелки. Пар кудрявился и таял над самоваром. Наталья Евлампиевна налила ребятам по чашке, пододвинула варенье.

– Угощайтесь, деточки, это крыжовное. Самая польза от него. Еще до войны варила. Осталось чуточек. Кушайте.

– Ну а мы, извиняюсь, еще по одной перепустим, – сказал мастер, наливая из бутылки гостю и себе.