Дорогие мои мальчишки

Все молча прошли к пещере. У входа её Кира Степушкин, почётный Хранитель Огня, уже разжёг костёр. Он еле заметно тлел под ржавым листом жести, потому что время было военное и нельзя было палить огни — в районе проводилось затемнение, даже бакенов не зажигали на ходовом русле Волги. Ветер загонял дым костра в пещеру, ело глаза, но закон есть закон, обычай свят, и мальчики молча расселись вокруг небольшого возвышения, которое громко называлось Круглым Столом. Тимка стал у выхода на часах.

— Ребята… — начал тяжёлым, осипшим голосом Капка.

«Плохо дело! Сейчас откажется», — подумал Валерка.

— Ребята, я сейчас вам… — Капка запнулся.

«Решил, всё кончено», — догадался Черепашкин.

— Ну… мне приходится, — продолжал еле слышно Капка, — мне вышло сказать вам плохое…

Все замерли.

Капка опустил голову.

— Арсения Петровича убили, — проговорил он быстро, и горло у него перехватило.

— А-а-а! — глухим стоном прошло по кругу.

И стало ужасно тихо. Каждому казалось, что сердце его во мраке колотится о стены пещеры. Потом кто-то, ещё словно надеясь, спросил осторожно:

— Капка, ты правду говоришь?.. Ты верно это знаешь?.. Может, неизвестно ещё… А, Капка? Может, это не так…

Но Капка замотал низко опущенной головой.

— Мне его мать из Саратова письмо написала. Ей похоронную уже прислали, — сказал он.

Было темно, и дым очень ел глаза, и некоторые всё откашливались.

— Ребята, — заговорил опять Капка, — конечно, горе. И даже очень большое. Хуже уж некуда. Таких, как Арсений Петрович, мало где сыщешь. А коли найдётся, так для нас всё равно лучше Арсения Петровича никто на свете не будет.

Он помолчал некоторое время. Было тихо в пещере. Костёр у входа угасал. Кто-то опять коротко и тяжело ахнул в темноте.

— Ребята, — голос Капки зазвучал вдруг твёрдо и громко, — только давайте мы дела не бросим. Сами уж как-нибудь. Одни… Я тут намедни отказываться думал. То забыть. Глупости это. Раз и навсегда. Если когда манкировал чего, пусть каждый скажет прямиком: так, мол, и так. Коли в чём виноват — то же самое. Буду знать и сделаю как надо, как следует. Но дело бросать — это хуже ещё, чем память Арсения Петровича позабыть. Значит, надо дело делать. Вот, по-моему, как. Это, я считаю, до осени так, до школы… А как в школу пойдёте, так там, конечно, уже другой разговор…

Капка тяжело перевёл дух и затем продолжал уже решительнее:

— Арсений Петрович что говорил? Что мы прежде всего пионеры и даже всех других пионеров попионеристее. Мы и есть пионеры своего города, пионеры военного времени.

— А если дразнятся вот юнги эти? — спросил кто-то в темноте.

— За словом в карман не лазить, резать с ходу, брить начисто, — ответил Капка.

— И вот! — Тимсон для наглядности поднёс к костру свой объёмистый кулак.

— Ты только и знаешь, что «вот»… А они эвакуированные. Знаешь, как им в Ленинграде досталось? Какое у них было переживание? Надо считаться и соображать. И помочь, если что. Ведь наш город, мы хозяева. Ну и, конечно, если уж сами полезут, не давать им очень-то…

Костёр гас, вот-вот совсем потухнет.

— Степушкин, ты Хранитель Костра, за огонь отвечаешь. Почему жар не поддерживаешь? Костёр должен всё равно гореть.

Да, костёр должен гореть всё равно. Что бы там ни было — он должен гореть. Капка очень устал за день. Много пришлось ему передумать сегодня. Тяжёлая весть напомнила об отце… Вот как принесут такое же письмо… Но костёр должен гореть. Он должен гореть всё равно.

Под ржавым громыхнувшим листом жести Степушкин чиркал спичками. Но хворост попался сырой и никак не разжигался.

— В общем, так, — проговорил Капка. — Если ребята не против, то я согласный, как прежде. Давайте решать. Ставлю на голосование. Приготовьте зеркала! Ну, кто «за»?

Он вынул свой заветный карманный фонарь. Батарейка уже иссякала, но лампочка ещё давала слабый свет. И бледным желтеющим лучом Капка обвёл в пещере вокруг себя. Каждый синегорец подставлял под луч своё зеркальце, оно вспыхивало в темноте, и Капка считал голоса.

— Против?

Полная тьма, единодушная тьма была ответом. Капка ещё раз обвёл всех товарищей лучом: не блеснёт ли кто против? Нет. Он погасил фонарик.

— И предлагаю… В общем, ребята, давайте споём нашу песню, которую Арсений Петрович для нас сложил. Только… пускай кто-нибудь запевает. У меня сегодня горло чего-то простыло.

Синегорцы встали тесным кругом, обняв друг друга за плечи.

В темноте запел своим ясным, зеркальным альтом Валерка:

Отца заменит сын, и внук заменит деда,
На подвиг и на труд нас Родина зовёт!
Отвага — наш девиз, — Труд, Верность и Победа!
Вперёд, товарищи! Друзья, вперёд!

Мальчики пели негромко, ломкими, ещё не устоявшимися голосами, чуточку севшими от волнения. Они пели почти невидимые в темноте, но каждый чувствовал плечом плечо товарища.