Читаем Дорогие мои полностью

Я когда-то приходил к тебе с женщиной-экстрасенсом. Она сказала мне потом, что у тебя очень сильное поле, что через тебя из космоса идет очень большой энергетический поток. Кто его знает – поток, не поток, но что-то через тебя идет, это точно. Я, правда, и без экстрасенсов всегда это чувствовал.

Стоял как-то в очереди за вином в Трубниковском переулке и думал про тебя. Оглядываюсь, ты идешь и говоришь: «Только что про тебя подумал». Не случайно это все, ох, не случайно.

Вот и приехали вы ко мне в 1969 году вместе со Златой. А у нас дома и покормить-то вас было нечем. Стыдоба-то какая! У меня зарплата в то время 110 рублей и авторские 18 рублей в месяц. У мамы пенсия 52 рубля. В общем, полный порядок. И мама моя, царство ей небесное, испекла из картошки какие-то блинчики. Вот мы и ели их втроем, сидя у круглого стола за холодильником на кухне 6 кв. м. Съели мы эти драники и договорились дописать твой номер «Вечер встречи». Было у тебя там три строчки от учащегося кулинарного техникума. Мы с соавторами написали текст для нескольких персонажей. А пригодилось только несколько строчек, которые я для этого учащегося накропал:

Профессор налил тарелку супа и спрашивает:

– Чего в супе не хватает?

А я суп съел и говорю:

– Хлеба.

Что-то в этом роде.

И чего только потом я для тебя не писал. Помню, для телевидения на 23 Февраля пародию на Анофриева:

А глаза как кнопки на баяне.В кепке ты похож на Мастроянни.

Очень нам нравились эти «кнопки на баяне». А вот еще пародия на махрового куплетиста – на мотив популярной тогда песни «Сердце на снегу». Это, как говорится, «вообще атас».

Белый снег, битый лед,Под Москвой шофер живет.Этот парень удалойНа дороге столбовойБросил на снегуСвою супругу.Он стыд и срам потерял,От алиментов сбежал,Как слеза по щекам.И только лишь ветра свист,Как исполнительный лист,Догоняет алиментщика!

Сегодня кто-то прочтет и подумает – вот бред, разве могло быть такое? А оно, такое, почти не отличалось от того, что исполняли настоящие куплетисты.

Помнишь, Набатов пел, лауреат Государственной премии:

Поговорить о чем бы?Может быть, о Чомбе?

Или еще один очень в то время популярный артист пел на правительственном концерте под гром аплодисментов:

В магазинах наших недостатки есть,Но достоинств больше,Всех не перечесть.Вот уже подряд который годПартия к победам нас ведет,Партия к победам нас ведет.Хорошо!

Надо тебе сказать, Гена, что тогда ты был прижимистым по части расплаты за номера. Причём деньги были не твои, а государственные. Утёсовского оркестра. А может, тебе их и не давали. А номера-то нужны, вот тебе и приходилось хитрить. К тому времени относится и первый наш конфликт. Слава богу, недолгий.

Потом, помню, идем мы по Сокольникам с какого-то нашего общего концерта. Мне на тренировку надо по конному спорту. И ты мне толкуешь про какие-то новые пародии. А я тебе толкую, что за номера платить надо. И так мы дошли до моего дома на Новоалексеевской. Оба обиженные, но ссориться не хотелось. Уже тогда была симпатия. Дело было 4 мая, и я тебя позвал к себе на завтра на день рождения. Но ты не пришел. Работал ты тогда в оркестре Утёсова, и был я однажды на концерте этого оркестра в ЦСКА на «Аэропорте». А я почему-то на этом концерте оказался с Альбертом Писаренковым. Ты тогда исполнял рассказ «Мытищи» Марка Захарова, в то время еще юмориста. Мало кто теперь помнит такого юмориста, который тогда чуть ли не в каждом «Добром утре», шепелявя, читал свои юмористические рассказы. Кстати, несколько лет назад, случайно подвозя Марка Анатольевича на машине, я спросил, почему он бросил это дело. Рассказики-то были очень смешные. Он сказал мне, что однажды выступал в одном концерте с Аркановым и Гориным, и эти «добрые мальчики», в то время опытные эстрадные волки, пошли выступать перед ним. А он после них провалился так, что навсегда бросил этот жанр. А зря, очень милые были миниатюры. Не эстрадные, но очень симпатичные.

Кроме «Мытищ» ты исполнял пародию Хаита на Николая Озерова. Пародия была блеск. Делал ты ее превосходно. А Писаренков злобствовал. Помню только одну фразу: «Чтобы Генка закончился как артист, надо отравить Хаита».

А потом был конкурс, на котором ты провалился, не прошел даже на второй тур. Как сказал когда-то Станислав Ежи Лец: «Сатира никогда не может взять призовых мест, потому что в жюри сидят ее персонажи». Так оно и получилось.

Перейти на страницу:

Все книги серии Портрет эпохи

Я — второй Раневская, или Й — третья буква
Я — второй Раневская, или Й — третья буква

Георгий Францевич Милляр (7.11.1903 – 4.06.1993) жил «в тридевятом царстве, в тридесятом государстве». Он бы «непревзойденной звездой» в ролях чудовищных монстров: Кощея, Черта, Бабы Яги, Чуда-Юда. Даже его голос был узнаваемо-уникальным – старчески дребезжащий с повизгиваниями и утробным сопением. И каким же огромным талантом надо было обладать, чтобы из нечисти сотворить привлекательное ЧУДОвище: самое омерзительное существо вызывало любовь всей страны!Одиночество, непонимание и злословие сопровождали Милляра всю его жизнь. Несмотря на свою огромную популярность, звание Народного артиста РСФСР ему «дали» только за 4 года до смерти – в 85 лет. Он мечтал о ролях Вольтера и Суворова. Но режиссеры видели в нем только «урода». Он соглашался со всем и все принимал. Но однажды его прорвало! Он выплеснул на бумагу свое презрение и недовольство. Так на свет появился знаменитый «Алфавит Милляра» – с афоризмами и матом.

Георгий Францевич Милляр

Театр
Моя молодость – СССР
Моя молодость – СССР

«Мама, узнав о том, что я хочу учиться на актера, только всплеснула руками: «Ивар, но артисты ведь так громко говорят…» Однако я уже сделал свой выбор» – рассказывает Ивар Калныньш в книге «Моя молодость – СССР». Благодаря этому решению он стал одним из самых узнаваемых актеров советского кинематографа.Многие из нас знают его как Тома Фенелла из картины «Театр», юного любовника стареющей примадонны. Эта роль в один миг сделала Ивара Калныньша знаменитым на всю страну. Другие же узнают актера в роли импозантного москвича Герберта из киноленты «Зимняя вишня» или же Фауста из «Маленьких трагедий».«…Я сижу на подоконнике. Пятилетний, загорелый до черноты и абсолютно счастливый. В руке – конфета. Мне её дал Кривой Янка с нашего двора, калека. За то, что я – единственный из сверстников – его не дразнил. Мама объяснила, что нельзя смеяться над людьми, которые не такие как ты. И я это крепко запомнил…»

Ивар Калныньш

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги