Дорогой богов

Однако путь их был не ближним: пока гонцы добрались до мест назначения, пока воинские команды собрались в дорогу и двинулись к цели, Беньовский 12 мая 1771 года вывел галиот на рейд.

За час до отплытия Морис и Хрущов спустились в трюм «Святой Екатерины».

— Отпустить мы вас не можем, — сказал Морис. — Кто хочет остаться в живых, ступайте на «Святого Петра». Кто же с нами пойти в море не согласен, того через полчаса расстреляем.

И Хрущов с Беньовским поднялись из трюма на палубу.

Через десять минут они услышали робкий стук в крышку люка. Осторожно приподняв ее, Хрущов спросил:

— Ну что, надумали?

И вслед за тем выпустил из трюма штурмана Измайлова и камчадала Паранчина.

— А где же остальные? — спросил Хрущов.

— Не желают отплывать, — тихо сказал Измайлов.

Хрущов опустил тяжелую крышку люка, задвинул железный засов, с неожиданной яростью заорал:

— Марш в шлюпку, сучьи дети! — и, почти не касаясь подошвами сапог веревочных ступенек трапа, спрыгнул в шлюпку.

…Через десять минут после того, как Хрущов, Измайлов и Паранчин поднялись на палубу «Святого Петра», подошла легкая лодочка с Беньовским. Проворно взбежав по штормтрапу на борт галиота, Беньовский легко и быстро прошел к штурвалу.

Хрущов, стоявший рядом, вопросительно взглянул на него.

— Да ну их к черту! — проговорил Морис. — Хороши мы будем, если начнем наше плавание с убийства безоружных!

Хрущов широко улыбнулся и крепко придавил плечо капитана своей тяжелой рукой.

Когда заскрипели лебедки и зеленые от тины десятипудовые якоря «Святого Петра» медленно поползли вверх, Ваня поглядел на берег и почувствовал, как слезы навертываются на глаза и как будто чьи-то мягкие, большие руки сильно сжимают грудь, заставляя сердце стучать редко и глухо. Сквозь застилавшие глаза слезы смотрел он на берег Чекавинской бухты, испытывая боль и зависть ко всем, кто оставался на берегу. Ему было жаль и себя, и маму, и сестренок, и, кажется, весь белый свет.

Между тем послышались последние слова команды. Паруса галиота развертывались один за другим, и вскоре он, вздрогнув под ударами ветра, чуть накренился и медленно стронулся с места…

Небо, с самого утра закрытое облаками, стало совсем темным, мелкий дождь как-то сразу перешел в ливень. Люди, стоящие на берегу, сбились в кучу, натянув на головы платки, армяки, мешки, и показались Ване какой-то серой шевелящейся массой. Дождь все усиливался, и вскоре между уходящим галиотом и берегом выросла мутная водяная стена, сквозь которую ничего уже нельзя было рассмотреть.

Мимо Вани с какой-то тряпкой под мышкой быстро пробежал матрос. Матрос, ловко обхватив руками и ногами грот-мачту, полез наверх. Через минуту над «Святым Петром» развернулся синий штандарт с красными перекрещивающимися полосами: для безопасности Беньовский приказал поднять английский флаг. Но с берега этого уже не видели — дождь прикрыл корабль надежной и плотной завесой. Опустив голову, Ваня пошел в каюту, беззвучно повторяя: «Что-то будет, господи! Что-то будет…»

16 мая беглецы впервые бросили якорь в удобной маленькой бухте острова Маканруши — четвертого острова Курильской гряды.

Как ни старались Беньовский и его товарищи основательно приготовить галиот к плаванию, уже первая неделя путешествия показала, что корабль в состоянии идти только в хорошую погоду и что первая же серьезная буря может положить конец задуманному предприятию. Решено было как следует отладить такелаж, выпечь побольше хлеба, добрать в бочки воды и после этого идти дальше на юг. Десять дней стоял галиот у острова Маканруши. Все это время погода была чудесной, ласково грело солнышко, днем было так тепло, как на Камчатке не всегда бывает и в июле. Небо над Маканруши было высоким и синим, и казалось, что совсем напрасно назвали эти острова Курильскими: ни дымка, ни облачка не курилось над ними.

Путешественники, намаявшись за день, крепко спали. Ваня разместился в одной каюте с Хрущовым, Кузнецовым, Винбладом, Беньовским и штурманом Чуриным. На корабле было тесно, спали вповалку. Галиот рассчитанный на команду в три десятка человек, на этот раз имел на борту пятьдесят шесть мужчин и четырех женщин. Поэтому ночью, когда люди ложились спать, в каютах и трюмных отсеках становилось душно и жарко, и Ваня поначалу никак не мог к этому привыкнуть. К тому же прямо над его койкой находился маленький откидной столик, на котором Чурин и Беньовский прокладывали по карте путь корабля. Над столом всю ночь горел фонарь. По ночам Беньовский никогда не гасил свет и никогда не ложился спать без двух заряженных пистолетов под подушкой. Многочисленные лишения и опасности научили его осторожности, и поэтому даже на стоянке, в тихой бухте у необитаемого острова Маканруши, он спал по-звериному чутко и при малейшей тревоге готов был схватиться за оружие.