Дорогой длинною

– Не замолчу! - завопила она, оскалив выпирающие зубы, и впервые в жизни Илья испугался сестры. Ему в голову не приходило, что его маленькая, тихая Варька может так орать.

– Только попробуй! Только посмей! Клянусь тебе, утоплюсь сразу! Не знаешь, что про тебя болтать могут начать? Как жить будем, в глаза цыганам как смотреть?! А если наши, в таборе, узнают?! Совсем ты, что ли, голову потерял, Илья? И совесть тоже? Слава богу, отец не дожил!

Илья молчал. От обиды в горле стоял ком. Оправдываться не хотелось.

В чём он был виноват? В том, что пожалел "барыню", эту девчонку зарёванную, которую пьяный муж вышвырнул простоволосой на позор перед гостями? В том, что послушался Якова Васильича, что своей пляской заставил Баташеву улыбнуться? А теперь его принимают бог знает за кого, и кто - родная сестра!

Варька поперхнулась, закашлялась, умолкла. В комнате наступила тишина. Стало слышно, как скрипит за печью сверчок.

– Иди спать, - не поднимая головы, велел Илья.

Варька подошла к нему. Где-то под полом скреблась мышь, мутно светлело окно. По мостовой простучала одинокая пролётка.

– Поклянись мне, Илья. Поклянись, что не будешь никогда…

– Чего не буду?

– Сам знаешь. Поклянись.

– Не бойся.

Сестра погладила его по голове. Илья вздохнул; облегчённо растянулся на нарах. Варька присела рядом, в изголовье. И сидела возле брата, глядя в темноту, до тех пор, пока не услышала, что его дыхание стало ровным, спокойным. Затем встала, перекрестилась на мерцающую лампадку в углу и пошла к себе.

*****

На следующий день после полудня к дому цыган Конаковых подкатил экипаж купца первой гильдии Баташева. Едва проснувшиеся обитатели Живодёрки выбежали на улицу - смотреть, как из запряжённой красивым вороным жеребцом "эгоистки", кряхтя, выбирается старший приказчик Баташева Кузьмич. Под мышкой у него торчал завёрнутый в папиросную бумагу свёрток. Сердито оглядев высыпавшихся из дома братьев Конаковых, Кузьмич потребовал:

– Мамашу позовите, черти.

Заспанная Глафира Андреевна выплыла на крыльцо, как пасхальный кулич. Кузьмич низко поклонился ей и протянул свёрток, внутри которого оказалась дорогая персидская шаль. Переливающаяся ткань заблестела на осеннем солнце. Глафира Андреевна развернула её, и из складок выпал сотенный билет. Кузьмич ловко подхватил его, с поклоном поднёс цыганке:

– Уж не побрезгуйте взять. Иван Архипыч велели кланяться, умоляли за вчерашнее не гневаться и подарочек принять. Сами в ноги кланяются и прощенья просют.

– Да леший с вами обоими, - добродушно прогудела Глафира Андреевна, пряча в рукав деньги и закутываясь в шаль. - Скажи хозяину - пусть в гости наезжает. Рады ему всегда.

Кузьмич поклонился в последний раз, полез в "эгоистку". Вороной тронул, и купеческий экипаж медленно поплыл мимо стоящих с открытыми ртами цыган.

Глава 3

Прошло недели три. Илья уже не отказывался от работы в хоре. Теперь и он, как остальные цыгане, каждый вечер залезал в чёрные брюки с золотыми лампасами, ботинки (пришлось купить), затягивался в казакин (пришлось пошить) и вместе с Варькой шёл в ресторан. "Своих" романсов у него пока что не было, но Илья не слишком расстраивался из-за этого, довольствуясь пением в хоре. Гораздо худшим ему казалось то, что он совсем не умеет играть на гитаре. В хоре имелась тогда целая плеяда замечательных гитаристов, начиная с Якова Васильева и кончая Кузьмой, который, несмотря на неполные шестнадцать лет, мог творить на маленькой семиструнке чудеса.

Иногда по вечерам в домик Макарьевны заходил Митро со своей гитарой. Он и Кузьма садились друг против друга, быстро и ловко настраивали гитары в унисон и играли часами. Митро обычно солировал, Кузьма аккомпанировал.

Илья с завистью смотрел им в руки; оставаясь один, снимал со стены гитару, пробовал брать аккорды, но ничего не получалось. Через неделю бесплодных мучений он плюнул на гордость и обратился к Кузьме: "Покажи, чяворо…" Мальчишка, к удивлению Ильи, не стал ломаться и важничать, обрадовался, с готовностью показал положение пальцев для самых главных аккордов: "Вот это - венгерка, самое первое наше дело.

Ничего особенного, ты быстро схватишь!" "Быстро схватить" не получилось. С первых же дней начали саднить пальцы, осчастливленные кровавыми пузырями. Митро, увидев их, схватился за голову: "Ты что, морэ, по три часа с гитарой сидишь?! Понемножку надо, по десять минуточек! Пока сухие мозоли не натрутся, не мучай руки!" Илья послушался, дело пошло лучше, и уже через месяц он стоял в хоре с гитарой в руках.

*****

Первый снег выпал в ночь на Агриппину-мученицу. Утром Илья проснулся от бившего в глаза света. Белая занавеска слепила, на потолке плясал солнечный луч. Некоторое время Илья лежал не шевелясь, с удовольствием думая, что никаких дел в это воскресенье у него нет и можно не вылезать из-под одеяла хоть до самого вечера. В доме стояла непривычная тишина - даже на половине Макарьевны не гремели чугунки и ложки.

– Варька! - приподнявшись, позвал он.

Никто не откликнулся. Илья выбрался из постели, начал одеваться.