Дорогой длинною

Яшка отступил. Его татарские глаза сузились ещё больше. Илья шагнул ещё раз - и Яшка неловко, спиной вперёд, сошёл по крыльцу на двор.

Взглянув в его лицо, Илья увидел: парень ничуть не боится. А на двор вышел, чтобы не пугать Дашку. Что ж… Выходит, время настало.

– Я тебя убью, щенок, - по-прежнему тихо, почти спокойно сказал Илья, вытаскивая из-за голенища большой кнут. Яшка мрачно усмехнулся, и Илья ещё раз убедился: не боится.

– Сколько ей было маяться с тобой, Илья Григорьич? Сколько ты из неё жил вытянул? Я ведь помню ещё, какой она была!

– Женой моей она была!

– Цыгане об своих жён ног не вытирают.

– Не твоё дело, паршивец!

– Нет, моё! Я с ней мучился, я, а не ты, слышишь, собачий сын?! - потеряв вдруг самообладание, заорал Яшка. - Это я, а не ты, её из Москвы увозил – тяжёлую! Это передо мной она каждый день выла! Это я её из петли в Ахтырке еле вытащить успел! Это я не знал, что с ней делать, не мог её заставить вдовой назваться, не мог цыганам показать! Это мы с ней чуть с голода не сдохли, когда денег не было! А тебе плевать было! Ты её обрюхатил - и в сторону! Её - своего друга дочку! Какой ты цыган после этого?! Ты…

– Заткнись! - зарычал Илья, обматывая кнут вокруг руки, сам не замечая, как привычно готовится к драке. - Клянусь, три дня не встанешь!

– Ты её шесть лет мучил! Душу из неё мотал! Кровь пил! Кулаки отбивал об неё! Да лучше ей с Васькой по степям мотаться, чем дальше твоей тряпкой быть! Подстилкой! Ей! Моей сестре! Которая на всю Москву светилась!

– Я тебя убью!

– Это я тебя убью! - пообещал Яшка. - Маргитка ушла, мне теперь бояться нечего.

Они стояли во дворе друг напротив друга, розовый свет поднимающегося солнца освещал лицо Яшки, мелькал в его узких злых глазах, бился на лезвии ножа. Загородившись ладонью от солнца, Яшка шагнул было к Илье, но тот ударом рукоятки кнута выбил из руки парня нож.

– Рехнулся, щенок? - словно со стороны услышал Илья собственный голос,

– Не умеешь - не хватайся!

От сильного удара по ногам Яшка полетел на землю. Сморщившись, схватился за колено, вскочил. Его собственный кнут висел у дверей конюшни, Яшка схватил его, молниеносно обмотал руку ремнём, и Илья мимоходом отметил, что кнутовище легло в ладонь парня крепко и удобно.

От первого удара Яшки Илья уклонился, а второй всё-таки пропустил. От острой боли в плече позеленело в глазах, он каким-то чудом удержался на ногах, обозлился по-настоящему, встретил третий удар кулаком, и они с Яшкой, сцепившись, покатились по земле.

Тяжёлая, не дающая дышать злоба оглушала, бухала в висках. Сквозь эти удары Илья смутно слышал звон опрокинутых вёдер у колодца, истошный визг детей, грохот чего-то катящегося по земле, бешеное рычание - то ли Яшкино, то ли своё собственное: "Умар-р-рава, дж-жуклэскир-р-ро[147]…" И – прорезавшийся вдруг сквозь этот шум и гром отчаянный, захлёбывающийся рыданиями голос:

– Дадо! Дадо! Дадо, ради бога, дадо!!!

Илья не сразу понял, что это кричит Дашка. Но, когда голос дочери пробился сквозь оглушающие толчки крови в голове, Илью словно окатили ведром воды. Он разом очнулся и увидел, что сидит у самых ворот верхом на Яшке, пытаясь пережать тому горло кнутовищем, что парень бешено выдирается и что его перекошенное лицо разбито в кровь. Мельком Илья подумал:

ведь и сам сейчас, верно, не лучше…

– Чяёри…

– Дадо! - Дашка кинулась к нему, споткнулась, упала на землю, сморщилась, ударившись головой о камень, но в Илью вцепилась мёртвой хваткой:

– Отец, не надо! Ради бога, не надо! У меня… у нас дети! Прошу, умоляю, не надо, не убивай его! Он муж мой! Да-а-адо, Христом-богом…

Илья встал. Почти сразу же, судорожно переводя дыхание, вскочил и Яшка.

Не глядя на него, Илья размотал с руки ремень кнута, и Дашка с коротким стоном повалилась на землю.

– Благодари её… - негромко сказал Илья. Ладонью вытер с лица кровь и ровным, неспешным шагом пошёл со двора.

Скрипнув, захлопнулась створка ворот, и во дворе повисла тишина. Из-за конюшни выглядывали испуганные мордочки детей. Яшка закрыл глаза, шумно выдохнул. Вытер вспотевшие ладони о штаны. Хрипло позвал:

– Даша…

Ответа не было.

– Даша, ты… вставай, пожалуйста.

Молчание. Дашка по-прежнему лежала ничком, и Яшка видел, что она судорожно вздрагивает.

– Дашка, ну что ты, в самом деле! Вставай! Ну!

– Что ты сделал-то, Яша? - всхлипывая, спросила она. Медленно поднялась сначала на колени, потом на ноги. - Зачем же ты так?

– По-другому надо было?! - ощетинился Яшка.

– Он же отец мой!

– А она - моя сестра! Сколько терпеть можно было? И так из-за тебя столько лет молчал! А по-умному - вовсе незачем нам было вместе жить! Я ещё когда тебе говорил - уедем? Ну, говорил или нет?! А ты что? "Останемся, родня ведь, отец, больше нет никого…" Вот тебе теперь, на здоровье, я же и виноват!