Дорогой длинною

Настя завязала лицо платком, оставив лишь щель для глаз. Фенька нагнулась, подставив широкую спину. Настя взлетела по ней, как по ступенькам, и, путаясь в отяжелевшем от снега подоле платья, забарахталась на подоконнике.

– Подтолкните же!

Кинувшаяся на помощь Стешка тоже взобралась на спину горничной и, по-извозчичьи ухнув, так толкнула сестру, что Настя тут же исчезла в окне – мелькнули только ноги в меховых сапожках. Глухой звук падения, крики:

"Зина! Зинка, где ты?!" - и тишина.

Стешка, сидя в снегу, задрала голову. С сомнением посмотрела на ощетинившееся осколками окно. На одном из них повис красный клочок Настиной шали. Стешка вздохнула и перекрестилась:

– Ну, кобылища, подставляйся. Полезла и я.

Горничная, слезливо причитая, снова согнулась в три погибели. Стешка, пыхтя, перевалилась через подоконник, кулём плюхнулась на пол комнаты.

Первым делом ощупала лицо, волосы.

– Степанида Трофимовна! - раздался плачущий голос снаружи. - А мнето что делати?

Стешка высунулась в окно:

– К нашим беги! На Живодёрку! Буди всех, кто есть!

На полу темнели следы сапожек Насти. Стешка помчалась в глубь дома, оглушительно взывая:

– Настька, Настька, где ты? Отзовись!

Ответа не было. Стешка ворвалась в большую нижнюю комнату. Ахнув, замерла на пороге.

На диване сидела Зина Хрустальная. Перед ней стояла Настя и молча, с остервенением трясла её за плечи. Зина не сопротивлялась, её голова безвольно моталась из стороны в сторону, из-под распущенного корсета была видна грудь, край рубашки. Глаза её были плотно зажмурены.

– Живая она? - хватаясь за косяк, пискнула Стешка.

– Чего напилась, дура?! - вместо ответа выкрикнула Настя. Зина молчала, и Настя с размаху отвесила ей две пощёчины. - Чего, я спрашиваю, глотнула? А? Говори же!

– Вот чего! - завопила Стешка, кидаясь под стол и появляясь оттуда с пустым стаканом.

Настя вырвала стакан, понюхала, побледнела:

– Керосин, что ли? Ах, дура несчастная…

– Хасия-я-я-м[33]… - заблажила перепугавшаяся Стешка.

Настя резко повернулась:

– Замолчи! Беги на кухню, ищи молоко!

Стешка с топотом понеслась на кухню. Там, в потёмках, не сразу догадавшись зажечь лампу, принялась крушить Фенькины полки в поисках молока. Падали тазы и миски, бился фарфор, с грохотом катился по полу медный бидон, опрокинулась корзинка с яйцами, и липкое месиво растеклось по полу. Когда Стешка с корчагой молока примчалась назад в комнату, Настя уже сидела на диване, а Зина лежала поперёк её колен.

– Не могу больше, девочка… не могу… Оставь, хватит… - хрипло, со стоном говорила она.

– Можешь! - кричала Настя. - Ещё раз надо! Ну! Пальцы в рот суй и давай!

Давай, проклятая!!!

Два сдавленных звука, бульканье. Стешка, поморщившись, отвернулась.

– Тряпку принести?

– Потом. Давай молоко! - Настя откинула с лица волосы, протянула руку.

Взяв стакан, тихим, свистящим голосом приказала Зине: - Пей, дура несчастная, не то задушу!

Зина молча начала глотать молоко. Стакан плясал в её трясущихся пальцах, молоко бежало по подбородку, каплями стекало по чёрному бархату платья. Настя сидела рядом, глядя остановившимися глазами в стену.

*****

Примчавшаяся на Живодёрку Фенька сначала кинулась к Большому дому. Через пять минут буханья кулаками в дверь и истошных воплей на крыльцо вышла заспанная кухарка. Протирая кулаком глаза, она объявила, что "господа в гостях, сегодни никого не будет, а боле ничего знать не могём".

Фенька бросилась к Макарьевне. Та сразу же побежала будить Илью – единственного, кто ночевал сегодня дома. Илья не пошёл к Фёдоровым, поскольку два дня назад поругался с одним из них на Конной площади изза жеребца: дело чуть не дошло до кнутов. Спать одному, без Кузьмы, на широких нарах было одним удовольствием. Макарьевне пришлось довольно долго трясти Илью за плечо, прежде чем он открыл глаза.

– Чего надо, мать?

– Парень, проснись! Илья, вставай! - Макарьевна со свечой в руке была похожа на испуганное толстое привидение. - Там у Зины вашей беда!

– Я-то при чём… - спросонья пробурчал было Илья и перевернулся на другой бок, но Макарьевна решительно сдёрнула с него одеяло.

– Поднимайся, разбойничья морда! Настя велела сей же час бечь туда!

– Настя? - Илья тут же вскочил. - Она не у Балычей разве?

– Не знаю ничего! Вставай да беги!

Ничего не понимая, Илья оделся, выскочил на улицу и понёсся в Живодёрский переулок. Фенька, побежавшая было следом, безнадёжно отстала, и во двор Зины Хрустальной он влетел один. Остановился, растерянно осмотрелся. На снегу перед крыльцом словно рота солдат маршировала: всё было истоптано. Кругом валялись какие-то тряпки, одежда, и кружившая по двору пурга почти целиком засыпала их. Входная дверь была заперта, а под светящимся окном лежал мёрзлый бочонок. Илья подошёл, изумлённо осмотрел блестевшие осколки стекла, обломки рам. Задрав голову, заорал:

– Зинка! Эй! Обокрали тебя, что ли?

Тишина. Подумав, Илья вскочил на бочонок, схватился обеими руками за край окна, подтянулся и проскользнул внутрь. Оказавшись в пустой комнате, осмотрелся. В глубине дома слышался тихий разговор. Илья пошёл на голоса.