Дорогой Джим

Обратно в коттедж я мчалась с такой скоростью, что легкие у меня жгло огнем, как будто на них плеснули кислотой. На объяснения не было времени — ухватив Фиону за шарф на шее, я сунула письмо ей под нос и велела читать, потом хлопнулась на диван и обхватила голову руками. Я не осмеливалась даже смотреть на нее — ведь я видела глаза Ифе в тот вечер и догадывалась, что они пытались мне сказать. Сестра прощалась.

Фиона торопливо прочитала письмо. Потом провела по нему рукой, разглаживая смятый листок, и посмотрела на меня. Не знаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы собраться с духом, но в конце концов я заставила себя встать. Подойдя к Фионе, я прочитала письмо еще раз. Ифе писала:

«Мне пришлось уехать. Не волнуйтесь за меня — особенно это относится к тебе, Рози, плакса несчастная, — это не навсегда. Но меня может не быть в городе довольно долго. Это никак не связано с вами. И я вовсе не чокнулась из-за того, что со мной сделал Джим, уверяю вас. Когда-нибудь я все вам объясню. А когда этот день придет, надеюсь, вы обе простите меня за то, что мне придется сделать.

А до тех пор молю Бога о том, чтобы наши родители присмотрели за вами, пока меня не будет рядом.

Люблю вас всем сердцем.

Ваша сестра, Ифе».

Наверное, я прочитала это письмо сотни раз — но смысл его и поныне остается для меня загадкой. Дни превращались в недели, недели — в месяцы, но всякий раз, когда я брала его в руки, оно звучало в моих ушах как последнее «прости» перед долгой, скорее всего, вечной разлукой.

Я тогда еще не знала, что за ним последует еще одно письмо.

Письмо, в котором не будет и намека на любовь.

XXI

Помнишь, я говорила, что я худо-бедно чувствую время. Можешь забыть об этом. Потому что, как выяснилось, я оказалась полной идиоткой. Время откалывает такие номера, которые нам и во сне не снились, — и плевать ему на тех, кто уверяет, что постиг все его тайны. А Гераклит вместе с Эйнштейном пусть молчат в тряпочку.

Потому что те три года, что мы провели без Ифе, превратились в вечность.

Мы с Фионой заперли ее коттедж. Тогда нам казалось, что это правильно. Фоторепортеры по-прежнему прочесывали лес вокруг — особенно в те месяцы, когда город наводняли туристы, и каждый юнец с мобильником в кармане считал своим долгом являться, чтобы надоедать нам. Крыша протекала все чаще, в результате большую часть ночи мы развлекались тем, что бегали по дому и расставляли повсюду тазы. Финбар, благослови Боже его жадную душонку, даже предложил нам за него вполне приличные деньги, но, по-моему, Фиона послала его подальше.

В итоге я собрала вещички и перебралась к Фионе, в ее «египетский храм» — всякий раз во время уборки приходилось напоминать себе быть поаккуратнее с ее безделушками. Фиона по-прежнему работала там же, где и раньше, — возможно, тебя это покоробит. Ничуть не удивлюсь, если ты сочтешь это чудовищным… Ну как же, убийца — и преподает в школе! Какой ужас, наверное, скажешь ты. Какое развращающее влияние на юные умы!

Все верно. Кстати, многие родители пытались воспротивиться, я имею в виду тех, кто в глубине души считал ее убийцей. Дональд Кремин, отец Мэри Кэтрин, как раз был одним из тех, кто твердил, что Фиона должна уволиться. Но нашлись и такие, кто просто нашептывал в ухо бедняжки миссис Гэйтли всякие глупости — насчет сексуальной распущенности, ведьмовских шабашей и прочей ерунды.

Единственное, чего они не приняли в расчет, это то, что у их детей тоже может быть свое мнение.

И хотя кое-кого из маленьких монстров, которых учила Фиона, родители под тем или иным благовидным предлогом забрали из школы, остальные просто сгорали желанием остаться: ну еще бы — иметь учительницей Джесси Джеймса ^[31]в юбке, разве не круто? При ее появлении они вытягивались в струнку. Кое-кто даже приставал к ней с просьбой дать автограф. В конце концов, незадолго до того, как события приняли другой оборот, она стала жаловаться, что самые прилипчивые взяли моду провожать ее домой из школы.

А по вечерам я молча смотрела, как сестра листает бесконечные рекламки турфирм и бюро путешествий — можно подумать, мы с ней решились бы уехать из города, не дождавшись возвращения Ифе. Мне кажется, это ее успокаивало — я имею в виду разглядывание картинок с развалинами древних храмов, полузанесенных песком. Но она упорно молчала. Впрочем, ей и не нужно было ничего говорить. Я и так слышала, о чем она думает, — слышала даже с другого конца комнаты. Потому что из нас троих Фиона всегда думала «громче» всех.