Дорогой Джим

— Не совсем так, любовь моя, — объяснил он. — Просто события развиваются сами по себе — я тут ни при чем. Я лишь повторяю слова, которые рождаются в моей голове. И, как уже сказал старина Томо — а ему можно доверять, — что там случится с Оуэном дальше, станет известно, когда нынче вечером мы с ним доберемся до Эдригойла. А до тех пор даже не спрашивай, потому как я и сам не знаю, милая. — Он нагнулся зашнуровать ботинки. Вид у них был такой, словно он сходил в них на край света и вернулся обратно. Носки ботинок были обиты сталью.

— Кстати, а где ты подцепил этого своего китайца? Вот уж, похоже, на кого вся эта вчерашняя история не произвела никакого впечатления.

— Имей в виду, он не китаец, а японец. Впрочем, не думаю, что для него это имеет какое-то значение. В свое время он организовал джаз-группу, в которой я сам играл не один год. С тех пор мы с ним неразлучны — куда иголка, туда и нитка. Томо на его языке означает «друг». По крайней мере, мне так кажется.

— Ну-ну… Стало быть, неразлучная парочка: шериф и его верный друг-индеец. А где тогда его железный конь?

— Он никогда не ездит на мотоцикле — говорит, что его укачивает. Предпочитает свой белый мини-вэн.

— Он вчера разозлился на тебя, нет? Или мне показалось?

Джим серьезно посмотрел на меня.

— Нет, это не злость, а просто ревность, — без малейшего намека на игривость объяснил он. — Ему не понравилось, что я ушел с тобой.

Стараясь не смотреть на него, я крутила в руках пуговицу рубашки.

— А такое происходит довольно часто, насколько я понимаю. — Нет, это был не вопрос, а, скорее, констатация факта. К чему спрашивать, когда и так знаешь ответ, верно?

— Не так часто, как ты думаешь.

Выглянув из окна, я увидела знакомый огненно-красный мотоцикл — он грелся на солнце, словно сытый хищник. Очень скоро он вырвется на дорогу и станет пожирать километры, пока другие будут с глупым видом таращиться ему вслед. Джим натянул кожаную куртку и протянул руки, чтобы обнять меня. Я прижалась к нему, злясь на себя, что у меня не хватает духу спросить, увидимся ли мы еще когда-нибудь.

— Ладно… Только дай мне слово, что постараешься не свернуть себе шею на этой штуковине, хорошо? — буркнула я, стараясь держаться мужественно.

— Да мне такое и в голову не приходило, — ответил он. И — подлец этакий — напоследок сжал мои ягодицы. — Счастливо. Скоро увидимся.

Джим направился к двери, небрежно махнув рукой на прощание — мне следовало бы возненавидеть его за это, но куда уж… Это оказалось выше моих сил. Вместо того чтобы послать его к черту, я покорно закрыла за ним дверь, словно любящая жена, приготовившаяся к долгой разлуке. Через мгновение за окнами взревел мотоцикл — Джим, пришпорив своего «железного коня», вырулил на улицу и исчез. Я стояла, прислушиваясь, пока рев его «винсента» не стих вдалеке.

И тогда я услышала, как из последних сил надрывается мой мобильник.

Финбар, с содроганием догадалась я. От страха меня стало слегка подташнивать. При одной только мысли о том, что он мне скажет, у меня подгибались ноги. Наскоро придумав какое-то неубедительное объяснение, я взяла в руки телефон — и оказалось, что это вовсе не Финбар, а моя чертова сестрица.

— Может, ты соблаговолишь наконец выставить своего рифмоплета из постели и будешь брать трубку, когда тебе звонят? — рявкнула она так, что у меня едва не лопнула барабанная перепонка. — Слышала, что случилось с Сарой Мак-Доннел?

— Нет, а что? Неужели она исхитрилась отбить одного из твоих норвежцев? — съехидничала я.

Рошин только тяжело вздохнула.

— Она мертва — мертвее, чем все любимые святые мученики нашей тетки Мойры. Только что услышала это по радио. Брону тоже выдернули из постели — говорят, она уже на кладбище. И все ее приятели в синей форме.

Брона с заплаканным, опухшим и несчастным лицом разматывала рулон с лентой, на которой было выведено GARDA, чтобы оцепить небольшую кучку деревьев возле серой каменной стены — со стороны дороги их не было видно. Брона плакала, на лице ее читалось, что при мысли о всех тех вопросах, которые ей вскоре начнут задавать, бедняге уже заранее тошно. Хотя ее пока что никто ни о чем не спрашивал.

— Я не могу говорить об этом, — коротко бросила она, когда я, взобравшись на холм, бросила велосипед у обочины. — Чертовы журналюги уже пронюхали. Готова пари держать, скоро они слетятся сюда со всех уголков Корка. Стервятники!

— Ну-ну, Брона, держись, — пробормотала я, сочувственно похлопав ее по плечу.

Ее лицо словно вдруг пошло трещинами — она до боли закусила губу, чтобы не разреветься в голос. Один из полицейских, который как раз в этот момент пытался выдворить двух газетчиков за ограждение, бросил в ее сторону взгляд, ясно говоривший: «Прекрати немедленно или убирайся отсюда, черт побери!»

— Знаешь, никогда в жизни ничего подобного не видела… — сдавленным шепотом проговорила она.