Дорогой Леонид Ильич

«Пражская весна» породила в Москве и Ленинграде кучки подражателей, в основном среди так называемой «творческой интеллигенции», а точнее — среди окололитературных, околокиношных и прочих советских «образованцев». Они составляли разного рода машинописные обращения «к мировой общественности», которые распространяли среди им подобной публики. И, разумеется, снабжали этим добром разного рода радиоголоса. Те озвучивали это на всю нашу огромную страну, и потрясенные советские граждане на Урале, в Закавказье или в Заполярье с изумлением узнавали, что в столице кипит борьба за «свободу»… Пиком тут стала крошечная «демонстрация» на Красной площади в Москве в дни ввода наших войск в Чехословакию.

Ну, демонстрантами занялось ведомство Андропова, а более многочисленными протестантами и подписантами — ведомство Суслова. Суровый Кощей словоблудия не любил, причем всякого. Болтунов наказали, хоть и очень мягко, уж совсем не по-сталински. Сохранился затерянный в пыли времени документик — о наказании членов Союза писателей Москвы, в тех делах особенно наследивших. Все отделались выговорешниками разных видов, но куда более характерно другое. Из тридцати пяти фигурантов лишь несколько оказались русскими, включая известного впоследствии Владимира Максимова, а более тридцати прочих — с совсем иными данными в «пятом пункте». И то был точный срез национальных соотношений в данном раскладе. С тех пор и в течение всех семидесятых Суслов и Андропов неуклонно одергивали разного рода «диссидентов» (об этом речь далее), но проделывали это осторожно, ибо Брежнев крайностей не любил и их не одобрял, хотя в непосредственные дела обоих ведомств не влезал.

Только раз он вмешался в дела сусловского ведомства, и весьма решительно, и по очень важному вопросу, в 1975 году был подготовлен очередной том «Истории КПСС» о первом послевоенном десятилетии. Руководителем был Б.Н. Пономарев, имевший образование «красного профессора», но ставший «академиком от ЦК КПСС». Был он твердым, но скрытым противником Сталина. В макете тома отрицательно осветили XIX съезд партии, прошедший в 1952 году, последний сталинский. Не сообразил пустяковый «академик», что Генсек Брежнев был избран в Центральный комитет, а потом и в Секретариат именно на том самом съезде.

Точно до сих пор не известно, на каком уровне выступил по этому поводу Брежнев, ничего в печати не появилось, до сих пор ученые до подлинных документов не добрались (да пытались ли?). Однако тогда знал о том весь так называемый «идеологический актив» столицы. Пономаревские старатели осудили съезд за низкий, видите ли, образовательный уровень. Но это уже в послесталинское время партчиновники стали навешивать себе ученые звания (тот же Пономарев членкором сделался в 1958-м, а академиком — в 1962 году, ученый от многомудрого Хрущева!). Сюда и направил Брежнев свой упрек, и довольно впечатляющий. Мы, делегаты того съезда, воевали, а потом трудились над восстановлением разрушенной Родины, нам не было времени и возможностей заниматься учеными изысканиями, — вот так примерно, как мы слышали в семидесятых годах, сказал Брежнев.

Злополучный том вернули «на доработку», а Пономарев так и остался кандидатом в члены Политбюро, полноправным членом не стал, не простил ему Брежнев того навета на все сталинское поколение.

Так начались знаменитые брежневские «качели» — шаг в одну сторону (одобрение или осуждение) точно соответствовал шагу в сторону противоположную. Что ж, своя простоватая мудрость тут была.

Теперь Суслов с молчаливого одобрения Брежнева начал выкорчевывать засевших в пропагандистском аппарате сталинистов. Главное свершилось в течение 1969 года, в 90-летие Сталина. Год начался с резкого выпада шелепинских сторонников: появилась в «Коммунисте» статья явно про-сталинского толка, с обвинениями в адрес либеральных идеологов, среди подписавших значилось несколько работников ЦК и один из помощников Брежнева, Голиков. Верхушечные сталинисты получили поддержку со стороны «своего» фланга: в середине года в «Октябре» появился боевой роман Кочетова «Чего же ты хочешь?» — критика разрядки и сближения с Западом была там последовательной и удивительно смелой. Однако у Кочетова не имелось свежей положительной идеи, а от русского возрождения он резко и враждебно отмежевался (роман был столь скандальным, что его не издали отдельной книгой, это сделали только в Минске — Машеров был последовательный противник разрядки и борец с сионизмом, в конце концов он доигрался). К концу года к изданию готовились сочинения Сталина и многое прочее, но… ничего не вышло, сусловские люди пересилили.