Дорогой сновидений

— Не можем?! - в гневе вскричал караванщик. — Разве не боги заповедали нам заботится о тех, кто идет по одной с нами тропе? Разве не Ты, — он грубо ткнул пальцем в сторону Шамаша, — говорил, что не хочешь вмешиваться в нашу жизнь, менять наши судьбы, боясь изменить их к худшему? Или это был обман?

— Я говорил правду, — колдун чуть наклонил голову. Он не понимал, почему поведение хозяина каравана столь резко переменилось.

— В чем же тогда дело?

— Я знаю, что произойдет…

— Я, лишь я в ответе за Мати! И только мне решать, каким должен быть ее путь!

— Мне небезразлична малышка…

— С дороги! — он не собирался, не мог больше ничего слушать, когда с каждым новым словом, мигом в его груди нарастали боль и ярость. — Прочь с моей дороги! — и караванщик что было сил хлестнул плеткой оленя, который, ошалев от внезапной боли, метнулся вперед, сбив небожителя с ног.

Евсей не поскакал вслед за Атеном. Несколько мгновений он, недвижим, сидел в седле, глядя брату вслед. Оцепенение покидало его душу медленно, словно кошка, которую стараются сбросить с рук, а она, не желая того, выпускает когти, цепляясь за одежду, царапаясь, в кровь раня державшую ее руку. Эта боль должна была достигнуть предела, заставить мир пропасть в яркой вспышке за туманом горящих слез, чтобы лишь затем уйти, унося с собой и оцепенение, и что-то еще — тонкую дымку, подобную дыханию силы, более могучей, чем та, что дана человеку, однако лишенной божественного ореола небожителей.

Караванщик поспешно соскочил с седла. Он подбежал к сидевшему в снегу богу солнца, возле которого, тихо поскуливая, вился золотой волк. Увидев приблизившегося вплотную к его хозяину человека, зверь ощетинился, угрожающе зарычал, обнажив острые белые клыки, сжался, будто готовясь к прыжку.

— Перестань, Хан! — недовольно поморщившись, остановил его Шамаш.

— Прости… — прошептал Евсей, падая рядом с Ним на колени.

— Помоги мне встать.

Опираясь о руку караванщика, колдун поднялся, отряхнул с себя снег.

— Не знаю, что на нас нашло… — как ни старался Евсей, он никак не мог найти объяснение мыслям и поступкам.

Они с братом были должны… Нет, просто обязаны остаться в караване, дожидаясь, пока бог солнца приведет из пустыни Мати. Они же, идя против воли повелителя небес, рванулись в снега, словно те звали их. И, при этом, их голова оставалась совершенно пуста, словно чистый лист бумаги. В ней не было ни рассуждений, ни объяснений — ничего, что могло бы оправдать проступок, так, словно он и не нуждался в оправданиях.

— Это было… как навет… сперва дрема, сон, подчинившие себе волю, затем внезапное пробуждение, страх, лишившие способности мыслить. А затем… полное затмение…

— Ты прав, все очень похоже на навет, — скользнув по спутнику быстрым взглядом настороженных глаз, проговорил Шамаш. — Но кто мог наслать его на вас здесь, посреди пустыни?

— Боги. Демоны. Духи, — Евсей пожал плечами. Мало ли кто мог совершить подобное? Его куда более беспокоил вопрос, почему? Зачем кому-то было нужно это делать?

— Кто бы это ни был, — глаза колдуна, всматривавшиеся в бесконечные просторы снегов, напряженно сощурились, — он очень хотел, чтобы вы сошли с караванной тропы…

— Чтобы мы осушались Твоей воли! — прошептал Евсей, мысленно содрогаясь при мысли о совершенном ими с братом преступлении, самом страшном из всех известных на земле, когда именно из неподчинения богам рождаются все беды мира. — Мы… Мы не хотели… — детский лепет! Но что еще он мог сказать?

— Я знаю, — кивнул Шамаш, продолжая внимательно оглядывать все вокруг.

Скорее инстинктивно, чем осмысленно, летописец тоже осмотрелся, но, не найдя ничего, что несло бы на себе отпечаток беды, прошептал:

— Все выглядит таким безмятежным и спокойным… — "Словно ничего и не произошло", — мысленно закончил он, украдкой взглянув на повелителя небес: — Господин, прости нас, неразумных! Мы действительно не хотели… Накажи нас, но не сердись!

— Пустыня только кажется спокойной. На самом деле она трепещет, словно невидимый лист на слепом ветру… — брови Шамаша были сведены, на лице — напряженное внимание в ожидании чего-то недоброго…

И другой, совершенно отличный от первого, страх пронзил душу караванщика:

— Если наш поступок подвергнет опасности Мати…

— Ей ничего не угрожает. Она под надежной защитой.

— Конечно, госпожа Айя… — караванщик уже хотел понимающе кивнуть, как заметил, что небожитель решительно качнул головой:

— Я не знаю, на чьей стороне богиня снегов и не собираюсь сейчас выяснять. Это не важно. У меня достаточно сил, чтобы защитить девочку, даже находясь вдали от нее. А вот ее отец… Он слеп и глух — легкая добыча для любой притаившейся за горизонтом беды, — глаза колдуна, скользившие по безбрежным просторам пустыни, ища тень надвигавшейся беды, сверкнули: — Скорее. Садись в седло, — приказал он караванщику, подтолкнув его к оленю. — Нужно торопиться.

Евсей подчинился.

— Скачи за волком, — тотчас последовал новый приказ.

На этот раз караванщик замешкался.