– В судебных актах вовсе не упоминается имя барона. Да если бы оно и фигурировало там, то он и его покойный тесть-министр постарались бы уничтожить все следы. Перед тестем же барону, безусловно, удалось совершенно оправдаться, так как именно с тем временем совпадает начало его блестящей карьеры.
– Весьма вероятно, – с холодной сдержанностью произнес Георг. – Впрочем, эти события, происшедшие так много лет тому назад, вам, конечно, известны лучше, чем мне. Я был тогда еще ребенком, а вы уже начинали свою служебную карьеру.
Полицмейстер увидел, что здесь ему не добиться желаемых сведений. Он прекратил свои попытки, и, обменявшись несколькими безразличными фразами, они расстались.
После того Георгу удалось всего лишь единственный раз за весь вечер приблизиться к Габриэли. Во время котильона, в котором Винтерфельд не принимал участия, она грациозно и легко, как эльф, подлетела к нему и пригласила танцевать. Во время этого тура по залу их взоры встретились; в его взгляде уже не было прежней мрачности, а на ее губах снова играла прелестная улыбка, исчезнувшая было при упреке Георга.
– Ты все еще ревнуешь меня к танцам? – шепнула Габриэль.
Георг не устоял перед этой улыбкой. Он ведь был молод и влюблен, и к тому же убедился, что был неправ, упрекая любимую девушку в столь естественном для нее веселье; она была так безмятежно счастлива, и он любил ее именно такой, со всеми ее шалостями и капризами.
– Моя Габриэль! – тихо, но с бесконечной нежностью прошептал он.
Она ответила легким рукопожатием. Примирение состоялось…
Было далеко за полночь, когда гости разъехались и залы опустели.
Баронесса Гардер тоже намеревалась удалиться. Она уже простилась с зятем и отдавала приказания слугам, а Габриэль пошла прощаться с бароном. Равен стоял со скрещенными на груди руками, как будто не замечая протянутой ему руки Габриэль. С холодным, непроницаемым выражением на лице он вполголоса сказал:
– Сегодня вечером я сделал странное открытие, Габриэль. Между тобой и асессором Винтерфельдом установились отношения, не совместимые ни с его положением, ни с твоим в моем доме. Надеюсь, что такая свобода отношений возникла лишь из-за твоей неопытности. Во всяком случае ты объяснишь мне, как далеко зашло ваше знакомство.
Лицо молодой девушки покрылось густым румянцем, но необычный тон опекуна пробудил в ней все ее упрямство; она решительно выпрямилась и ответила:
– Если вам угодно, дядя Арно…
– Нет, не теперь, – с отрицательным жестом возразил барон. – Уже слишком поздно, да я и не хочу делать твою мать свидетельницей нашего разговора. Завтра утром я буду ждать тебя в своем кабинете, тогда ты мне ответишь на мой вопрос… Покойной ночи!
Он отвернулся от девушки и, не подав ей руки и не дав времени на возражения, направился в другой конец зала.
Габриэль смущенно молчала; строгость и суровость барона впервые коснулись лично ее, и на этот раз она почувствовала, что неизбежная катастрофа не пройдет легко, на что она по своей беспечности до сих пор надеялась.
Равен следил за ней взором, крепко сжав губы, словно сдерживая свой гнев или подавляя боль. Мрачные мысли проносились в его голове.
– Я должен добиться истины. Разумеется, здесь может быть… детская глупость! Мимолетная дорожная встреча, приукрашенная необходимой долей романтизма, через несколько недель все будет забыто. Тем не менее нужно позаботиться о том, чтобы от слов они не перешли к делу и вовремя покончить с этим…
ГЛАВА VII
Наступило туманное утро холодного сентябрьского дня, свидетельствующего о том, что летнему раздолью настал конец. Моросил мелкий дождь, горы были окутаны густым туманом, а в саду замка ветер уже срывал первые начинающие желтеть листья.
Барон Равен сидел один в кабинете. Довольно большая комната со сводчатым потолком и глубокой нишей единственного широкого полукруглого окна производила далеко не отрадное впечатление. Дорогая деревянная обшивка стен, тяжелая резная дубовая мебель, ценные портьеры в тон мебели, старинный черного мрамора камин – ничего светлого, яркого или блестящего. Письменный стол, заваленный бумагами, на полках книги по разнообразным отраслям знаний, карты, планы и рисунки, лежавшие на других столах – все говорило о самых различных запросах и проблемах, ожидавших здесь своего решения. На всем лежал отпечаток серьезной и беспрерывной деятельности.