Дорогой Жан…

Он окинул взглядом нетерпеливо пошевелившегося юношу, подавшегося вперед инспектора и толстяка, сложившего пухлые руки перед собой на столе с выражением полного внимания. Снова пожевал губами, вздохнул…

– Пожалуй, начать следует с того, что близнецов Дуаньяров путала даже их собственная мать. Мальчики были удивительно похожи, но только внешне – так, опять же, часто бывает…

– Разве такое возможно? – тускло произнес инспектор приблизительно два часа спустя. – Не просто выдать себя за другого человека, но вот так вот… Бред какой-то…

– Бред, – бесцветно согласился старик нотариус. – Но разве мы говорим о нормальных людях? Два безумца повстречались в доме Дуаньяров, но один возомнил себя десницей господа, другой же… Полагаю, он хотел просто остаться человеком.

– Он им остался, – убежденно сказал молодой человек, быстро смахивая с глаз что-то. – Конечно, остался… Господи, мы опоздали всего на день!

– Мы опоздали, – эхом откликнулся инспектор. – Да, так бывает…

– Кристина, – тихо сказал старик. – Будь добра, принеси тот кальвадос, штопор и четыре бокала.

Когда на столе появилась грязная, покрытая многолетней пылью бутылка, резко контрастируя с чистой поверхностью полированного дерева и просто-таки сияющими бокалами, старик продолжил:

– Тела в подвале церкви, там они дождутся прибытия полиции. Если хотите взглянуть, я напишу записку нашему кюре. Со своей же стороны попрошу об услуге. Молодой человек, откройте бутылку.

– Дайте лучше я, – вмешался толстяк. – С таким напитком нужно почтительно…

По губам старика скользнула улыбка.

– Вижу, вы знаток, – сказал он негромко, глядя, с какой бережностью вскрывается бутылка. – Я помню этот год. Отличный год был – и вправду лучший за полвека. Поминать Дуаньяров следует кальвадосом Дуаньяров. Прошу вас, господа… Мне кажется, это будет правильно. Вы не опоздали, позволив свершиться тому, что должно было. Видит бог, вы пришли вовремя.

Декабрь

02 декабря 1933 года, Сен-Бьеф,

Нормандия

Моя дорогая Ортанс,

Вот и свершилось правосудие, если не человеческое, то уж точно выше него. Тот, кого мы преследовали так долго и упорно, больше никому не причинит зла, но мои уста замыкает тихий священный ужас, когда я думаю об обстоятельствах, при которых это произошло.

Вернувшись в наш милый дом, наполненный любовью и заботой, я обниму тебя, дорогая Ортанс, поцелую руку тетушке и буду долго сидеть у камина в гостиной, согревая не тело, но душу. А потом я расскажу тебе, Ортанс, только тебе одной, жуткую и печальную повесть о двух братьях, давным-давно, когда нас с тобой еще не было на свете, полюбивших одну и ту же девушку, свою кузину. Это будет страшная повесть, Ортанс, о любви превыше смерти, об отчаянии и искуплении. Да, об искуплении, равном которому и представить невозможно.

Мы опоздали. Правосудие, страшное и справедливое, свершилось без нас, и тот, кого мы так долго искали, пал от руки самого Провидения, стоявшего за спиной больного старика, умирающего в пустом ледяном доме. Знаешь, Ортанс, легко быть Ланцелотом, когда ты молод и силен, рядом опытные старшие товарищи, а жизнь поддается твоему натиску. Но так, как он… Страдая от голода, холода, бессилия старости и болезни – все же противостоять злу и внешнему, и внутреннему, что таилось в нем самом? Есть ли предел силам человеческого духа? Мне страшно, Ортанс, страшно и завораживающе смотреть в эту бездну, которая, рано или поздно, раскинется перед каждым из нас. Этот человек не верил в Бога, но да будет мне позволено сказать, что бог верил в него. Величайший грешник, в последние дни свои он поднялся к еще более величайшему греху – и искуплению. Ортанс, я обязательно расскажу тебе о нем! О том, кто своим последним деянием спас уже обреченную преступному закланию жизнь. И какую жизнь! Ах, Ортанс, если бы ты видела эту девушку! Если бы ты только ее видела, ты бы поняла, почему мне хочется назвать ее ангелом – и только мрачная память о другом человеке, осквернившем это слово, удерживает меня. Но она воистину ангел, и я надеюсь, что когда-нибудь вы познакомитесь…

Инспектор Мерсо и господин Жавель возвращаются в Тулузу. Мне грустно расставаться с ними, но я благодарен за все и понимаю, что уже никогда не стану прежним, тем наивным Ланцелотом Архивным, кинувшимся на поиски своего подвига. Но, наверное, так и должно быть, когда взрослеешь? Что-то уходит безвозвратно, но приходит другое взамен. Я обещал инспектору и господину Жавелю написать, удастся ли мне поступить на юридический факультет Сорбонны. Но пока я на несколько дней задержусь в Сен-Бьефе. Господин Гренобль, местный нотариус, просил меня помочь в оформлении документов по этому делу. Он чрезвычайно стар, и моя помощь совершенно необходима. Его внучка Кристин… Позволь мне умолкнуть, Ортанс, и не смейся, прошу. Не над этим, хорошо? Я вернусь к тебе, обязательно вернусь, моя дорогая сестренка, и ты порадуешься моему счастью, если будет чему радоваться…

Твой Ланцелот Архивный, нашедший свой Грааль