Дорогостоящая публика

Всю дорогу из библиотеки домой я шел пешком. Было холодновато для апреля, и мне в голову пришла блаженная мысль, что я могу и в самом деле простудиться, подхватить грипп, а может, воспаление легких. Я ощущал инертность во всем теле, которая уже сама по себе была очевидным и вместе с тем отрадным признаком нездоровья. Как, по-вашему, может быть отрадным нездоровье? Представьте, что вы больны. Как это приятно, лежать в кровати на белых, пахнущих солнцем простынях, чувствуя, как расслаблены ноги и руки, словно кровь в них наконец-таки остановилась, — и никто вам теперь не нужен! Друзья нужны только здоровым людям. Здоровые вечно суетятся, звонят по телефону, тратят уйму сил. У нас же, больных, сил вообще нет. И никто нам не нужен; нам вполне хватает, благодарим покорно, общения с собственным организмом. Мы думаем о смерти, о том, как, должно быть, отрадно умереть и разом отделаться от всех людей и даже от самого желания от них отделаться, а также от желания иметь какие бы то ни было желания. Я шел домой и думал о том, до чего приятно стать «свободным», оказаться наедине с самим собой, в совершенном одиночестве, и осознавать это. Отец в Нью-Йорке, а Нада в… Нада тоже в Нью-Йорке, только они с Отцом в разных Нью-Йорках. Они ни за что не встретятся, даже случайно. Наблюдая их вместе, понимаешь, что эти двое никогда не могут сойтись вместе, ни случайно, ни каким иным образом, они не способны обменяться и парой слов, никогда бы не могли стать мужем и женой. Это очевидно всякому!

То была долгая, изумительная прогулка. Что такое весна в Фернвуде? Все, все изумительно в эту пору в Фернвуде! Как описать вам эти пологие лужайки, эти заросли вечнозеленого кустарника (он уже высажен высоким), эти зеленеющие сады, внутренние дворики, овалы подъездных шоссе, как описать всю прелесть роскошных домов-коробок, бассейнов с плавающей в них рыбой, описать цветных служанок в окнах, трущих и без того чистые стекла? О, чтобы воплотить все это, потребуется создать, по крайней мере, еще один «Рай», ну а наша творческая палитра, как вам известно, более соответствует созданию «Ада» или «Чистилища». [19]Перо бессильно отразить истинные красоты зажиточной Америки, писательская «критика» не более чем зависть, и это всем известно. Так что же писатель способен описать? Он походя озирает садики, автомобильчики, грязновато-белые статуи во внутренних двориках, еще каких-то дельцов в серых твидовых пиджаках, выскакивающих откуда-то сбоку, и на гладко выбритых электробритвой и сдобренных одеколоном физиономиях разлито самодовольство; ну еще как уборщики газонов выкатывают из грузовиков по сходням дорогие косилки, как маляры с удовольствием потирают нос, оглядывая трехэтажный дом, за окраску которого хозяин готов выложить три тысячи долларов. Тут не придумать, не приврать, лишь все как есть и описать!

Кстати, перед тем, как войти в чей-то дом в Фернвуде, вам надлежит знать, что тот коврик у порога, о который не следует — не следует! — вытирать ноги, не что иное, как шестисотдолларовый «обюссон» [20]три на четыре, приобретенный в пару с тем большим, что в гостиной, а, подходя к дому, вы уже с порога чувствуете знакомый запах хорошего дерева и хорошего полироля для мебели и еще знакомый запах дорогих жареных орешков кешью, подаваемых на старинных серебряных подносах — специально для вас! И перед тем как заглянуть в «музыкальную гостиную», вам следует заранее знать, что наличие огромного старого рояля вовсе не означает, что в доме кто-нибудь «играет»: рояль стоит, потому что так надо, массивный, полированный. Это мир описей собственности, топографической документации, бумаг, удостоверяющих право на собственность, свидетельств о правовом титуле, семейных преданий и родословных; и живущие в этих особняках заняты тем, что… чем, собственно? Живут ли они там? Живут?

А что такое — жить?

Если бы Господу вздумалось воссоздать рай на земле, он бы сотворил его по образу Фернвуда, ибо Фернвуд и есть истинный рай, сотворенный для исполнения всяческих желаний, пусть даже еще не осознанных. Здесь небо и земля слились воедино, подобно тому, как совмещаются, накладываясь один на другой, волнообразно накатывая друг на друга, два шлейфа близких по аромату духов. Здесь хрустальные люстры и элегантные автомобили существуют для вас, чтобы усладить ваш взор, и здесь нет ни малейшего разрыва между словом и делом, между делом и намерением, между намерением и желанием — здесь все отлажено и пригнано. Причем здешние жители даже и не богачи, прошу понять меня правильно! Кровь бросилась бы им в лицо, назови их кто-нибудь богачами; они бы принялись, смущаясь, оправдываться. Нет, мой рассказ о людях среднего достатка. Заметьте: мужчины служат!