Дороже самой жизни (сборник)

Книги о Гражданской войне в США, войнах в Южной Африке, Наполеоновских войнах, Пелопоннесских войнах, кампаниях Юлия Цезаря. Исследования Амазонки и Арктики. «Шеклтон во льдах». «Судьба экспедиции Франклина». «Отряд Доннера». «Затерянные племена: погребенные города Центральной Африки». «Ньютон и алхимия». «Секреты Гиндукуша». Хозяин этих книг явно стремится к знаниям, глотая их большими разрозненными кусками. Вряд ли его можно назвать педантом, человеком с жесткими, незыблемыми вкусами.

Значит, когда он меня спросил, какой именно русский роман я имею в виду, то стоял на довольно шаткой позиции.

Когда он закричал из кухни: «Готово!» – я пришла, вооруженная новым скептицизмом.

– С кем вы больше согласны, с Нафтой или Сеттембрини? – спросила я.

– Прошу прощения?

– В «Волшебной горе». Кто вам нравится больше – Нафта или Сеттембрини?

– Если честно, я всегда считал их обоих балаболами. А вы?

– Сеттембрини более гуманен, но Нафта интереснее.

– Что, теперь этому учат в школах?

– Мы не проходили этот роман в школе, – хладнокровно сказала я.

Он окинул меня беглым взглядом, подняв бровь:

– Извините. Если вас что-то заинтересовало в моей библиотеке, не стесняйтесь. Приходите и читайте в свободное время. У меня есть электрический обогреватель – с дровяной печью вы вряд ли управитесь. Подумаете об этом? Я соображу запасной ключ.

– Спасибо.

На ужин были свиные отбивные, картофельное пюре и консервированный горошек. На десерт – пирог с яблоками, из булочной. Пирог стал бы вкусней, если бы его подогрели.

Доктор расспрашивал меня о моей жизни в Торонто, об учебе в университете, о моих бабушке и дедушке. Он предположил, что меня воспитывали по чрезвычайно жестким правилам.

– Мой дедушка – священник либерального толка, вроде Пауля Тиллиха.

– А вы? Маленькая либеральная христианская внучка?

– Нет.

– Туше. Вы думаете, что я груб?

– Как посмотреть. Если это допрос сотрудника работодателем, то нет.

– Тогда я продолжу. У вас есть возлюбленный?

– Да.

– Он в армии, надо полагать.

– Во флоте.

Мне показалось, что это удачный выбор, – это позволит объяснить, почему я никогда не знаю, где находится мой жених, и не получаю от него писем. Можно также будет сказать, что ему никогда не дают увольнения на берег.

– А на чем он плавает?

– На сторожевом корабле.

Тоже хороший выбор. Через некоторое время его можно будет торпедировать – сторожевые корабли постоянно топят.

– Какой храбрец! Вам чай с молоком или сахаром?

– Без всего, спасибо.

– Хорошо, потому что у меня ни того ни другого нет. А знаете, когда вы врете, это очень заметно. Вы краснеете.

Если я до тех пор не покраснела, то при этих словах – уж точно. Кажется, волна жара пошла от ступней вверх по всему телу и из-под мышек потек пот. Я только надеялась, что платье не будет бесповоротно испорчено.

– Я всегда краснею, когда пью чай.

– В самом деле? Понятно.

Кажется, хуже уже все равно не будет. Я решила перейти в наступление. Поменяла тему и спросила доктора, как он оперирует людей. Неужели удаляет легкие, как кто-то мне говорил?

Он мог бы ответить, опять поддразнивая, свысока – возможно, так он представлял себе флирт, – и я думаю, что в этом случае надела бы пальто и ушла прямо в холодную ночь. И может быть, он это понимал. Он заговорил про торакопластику и объяснил, что этот метод тяжелее для пациента, чем коллапс и спадение целого легкого. Интересно, что о нем знал еще Гиппократ. Хотя, конечно, в последнее время обрел популярность и другой метод – удаление доли легкого.

– Но разве вы не теряете пациентов? – спросила я.

Он, видно, решил, что пришло время опять пошутить.

– А как же! Они убегают и прячутся в кустах. А потом деваются неизвестно куда. Может, прыгают в озеро… Вы хотели спросить, не умирают ли они? Конечно, бывает, что все методы бессильны. Да.

Но грядут большие перемены, продолжал он. Операции, которые он делает, скоро так же устареют, как кровопускание. Появится новое лекарство. Стрептомицин. Уже идут клинические испытания. Конечно, у него есть и недостатки, у всего есть какие-то недостатки. Вреден для нервной системы. Но найдется решение и для этого.

– Тогда коновалам вроде меня придется идти на покой.

Он мыл посуду, а я вытирала. Он обвязал вокруг моей талии посудное полотенце, чтобы я не испортила платье. Аккуратно завязав узел, доктор положил ладонь мне на спину, между лопатками. Плотно и уверенно, чуть раздвинув пальцы – словно ощупывал меня на медицинском осмотре. Ложась спать, я все еще ощущала спиной это прикосновение. Я чувствовала, как нарастает его настойчивость, от мизинца до твердого большого пальца. Мне было приятно. Это прикосновение на самом деле было важнее поцелуя, запечатленного у меня на лбу чуть позже, за миг до моего выхода из машины. Сухого поцелуя, краткого и формального, поставленного мимоходом клейма собственника.