Дороже всякого золота<br />(Кулибин)

Довольным возвращался Иван из Москвы. И повидал изрядно, и нужный инструмент приобрел. А главное: знал, что дальше делать. Наслышался от Лобкова об умелых людях. Во Ржеве живет Терентий Иванович Волосков. Умудрился такие часы сделать, которые показывали год, месяц и число, положение солнца и луны и сверх того рассчитывали дни церковных календарных праздников. На Демидовском заводе славится Егор Григорьевич Кузнецов. Молва об умелых людях передавалась по России. Нет, неодинок он, Иван Кулибин, в своих поисках. Москва — большой город, народу всякого тьма. Есть сведущие в делах. На Кузнецком мосту от бойкого человека об академических мастерских прослышал. При Академии наук в Петербурге их работало три: инструментальная, слесарная и оптическая. Были в них новые машины для резания по металлу, и управляли ими настоящие мастера. Удумал при Академии наук Андрей Константинович Нартов, личный токарь Петра Первого, открыть мастерские разных художеств. Царь одобрил проект. Мастерские открылись. Прозывались они с уважением «палатами».

Отсчитывали лошади версты. Покачивалась на облучке широкая спина Акима. Думает Иван про Нартова, про Петра: заботились о художествах. Чудно как-то говорят, что царь Петр сам резцом работал, канделябры вытачивал, узоры на табакерках резал. Не может настоящий человек жить на свете без художеств. Были бы инструменты. Вот получил он, Иван, хоть какой инструмент — жизнь совсем иной стала.

— Вороти, куда правишь? — кричит кому-то Аким.

Трещат оглобли. Не разъехаться на узкой дороге.

Кругом высоченные сугробы. Выскочил Иван, чтобы помочь сани оттащить, а из встречных саней — парни. В одном из них признал Иван усадовского Семена.

— В какие края, Сеня?

Невесело глянул парень.

— В солдаты?..

— Обыкновенно. — И горькая усмешка пробежала по лицу Семена. — Прощай, за подарочек спасибо, — крикнул он, когда лошади разъехались, — к отцу зайдешь — поклон сказывай!

Повалились парни в розвальни, гикнул дядька на лошаденку. Затрусила она своей дорогой. А Иван долго еще стоял и смотрел вслед.

— Поехали, Иван Петров, — тронул его за плечо Аким. — Теперь не воротишь.

— Дядя Аким, что же получается?

— Супротив власти не пойдешь. Ежели смирным будет, и в солдатах не пропадет. Харчи там казенные, одежонку дадут. Воли только нет. Так ее и нигде нет, в сказке разве.

— Не то, дядя Аким, разве ему воля нужна, ему бы инструмент в руках держать.

— Эх, Иван Петров, Иван Петров, мало ты на свете живал. Воля для человека прежде всего. Возьми дрозда из леса да посади в клетку, разве так свистать будет, как на воле? Вон ты сейчас энтот самый струмент везешь, а как вернешься, посадит тебя батюшка в лавку и скажет: «Торгуй, Ваня». Вот твоя песенка и спета.

— Нет, Аким, теперь не посадит.

7

Припекло весеннее солнышко. Показались среди улицы грязные проталины, потянуло смрадом.

Вышел Молчун на завалинку кости погреть, размягчить жесткий кашель. Высыпали на крыльцо и ребятишки, босые, полураздетые, глазенки, будто у голодных волчат, горят.

«Скорей бы, — думает Молчун, — Волга вскрылась. Там и в луга можно податься, на подножный корм. Щавелевыми щами брюхо залить можно».

Смотрит Молчун на своего старшего, Алешку. Вроде бы пора за ремесло браться, только тощ больно, кожа да кости. На харчи бы его добрые, не то надломится, как тростинка.

Прибежали соседские ребятишки.

— Айда, Лексейка, в бабки играть!

Грустно покачал Алексей головой. Не в чем ему на улицу выйти. Суров был Молчун к своим домочадцам, а тут и он не выдержал, пожалел мальчишку. Скинул опорки, указал на них глазами. Алешке только этого и надо: нацепил на худые ноги и побежал, волоча опорки по грязи.

Нет, не в бабки побежал играть Алешка. Не к мальчишкам… Дал он ходу прямо на Успенский съезд. Давно не виделся с Иваном. У Ивана новые машины стоят. Интересно: нажимай ногой дощечку, а на верстаке зажимка вертится. Закрепил в нее кусок дерева — точи разные фигурки. Иван теперь не выходит из своего чулана. Нашел он новый способ зубья на колесе резать. Сначала «козьей ножкой» разметит, потом ножом режет. Зубья один на другой, как братья-близнецы похожи. И футляр для часов совсем по-особому сделал. Воротца для кукушки «кружевные», на углах футляра колонки точеные. Диву дается Алешка: уж очень все ладно получается. Спросил было про Москву Алешка:

— Какие там, в Москве, мастера?

— Много в Москве, Алеха, настоящих художников, а того более в Петербурге, в академических палатах. Вот бы на выучку нас с тобой туда. Знаешь, почему у нас с тобой первые часы не пошли?

— Нет.

— Про Оленя золоторогого помнишь? Так вот, мы два гвоздика ладно вбили, а на третьем поспешили. В нашем деле от начала до конца терпением надо брать. Гляди теперь, как новые часы ходить будут.

Иван легонько тронул маятник. Он плавно качнулся. «Тик-так, тик-так», — заворковал механизм.

— Пошли! — ликующе воскликнул Алешка.

Кулибин, пощипывая русую бородку, весело улыбнулся.

— Погоди, Алеха, такие ли мы с тобой еще сделаем…

Когда минутная стрелка достигла цифры двенадцать, распахнулись воротца и рябенькая кукушка прокуковала три раза.