Дорожи тем, что ценишь. Депеши о выживании и стойкости

Сегодня нет ни одной стены в центре Рамаллы, ныне столицы Палестинской автономии, которая не была бы увешана фотографиями погибших, сделанными, когда они были еще живы, а теперь распечатанными в виде небольших плакатов. Погибшие – это мученики Второй палестинской интифады, начавшейся в сентябре 2000 года. Мучениками стали те, кто был убит израильской армией и поселенцами, а также те, кто решил пожертвовать собой в самоубийственных контратаках. Их лица преобразуют хаотичную застройку в нечто сокровенное, вроде папки с личными письмами и фотографиями. У этой папки есть отделение для магнитного удостоверения личности, выпущенного израильскими спецслужбами, без которого ни один палестинец не может проехать и пары километров, и другое отделение – для вечности. Вокруг плакатов стены испещрены следами от пуль и осколков.

Тут фотография пожилой женщины, которая могла быть бабушкой в нескольких папках. Вот мальчики, только ставшие подростками, много отцов. Слушая истории о том, как они встретили свою смерть, вы вспоминаете, что такое бедность. Бедность постоянно толкает на самый трудный выбор, который почти ни к чему не приводит. Бедность – это жизнь с этим почти.

Большинство мальчиков, чьи лица можно увидеть на стенах, родились в лагерях беженцев, столь же бедных, как трущобы. Они рано оставили школу, чтобы зарабатывать деньги для своих семей или помогать отцам в их работе, если таковые у них были. Некоторые мечтали стать первоклассными игроками в футбол. Многие мастерили катапульты из дерева, веревок и крученой кожи, чтобы бросать камни в армию оккупантов.

Любая попытка сравнить оружие сторон этого конфликта возвращает нас к вопросу о том, что значит бедность. У одних вертолеты «Апач» и «Кобра», истребители F-16, танки «Абрамс», вооруженные внедорожники «Хамви», электронные системы наблюдения, слезоточивый газ; у других – катапульты, рогатки, неумело используемые мобильные телефоны, калашниковы и взрывчатка, в основном самодельная. Чудовищность этого контраста открывает мне между этими пораженными горем стенами нечто такое, чему я не могу дать имени. Если бы я был израильским солдатом, то, несмотря на всё мое вооружение, это нечто меня бы пугало. Возможно, именно об этом сказал поэт Мурид Баргути: «Живые стареют, но мученики становятся только моложе».

Три истории от стен.

Хусни Аль-Найхар, 14 лет. Помощник своего отца-сварщика. Был застрелен в голову, когда бросал камни в противника. На фотографии он спокойно и решительно смотрит куда-то перед собой.

Абдельхамид Харти, 34 года. Художник и писатель. В юности учился на медбрата. Записался добровольцем в подразделение неотложной медицинской помощи, чтобы спасать жизни и заботиться о раненых. Его тело было найдено недалеко от КПП после ночи, на протяжении которой не было столкновений. У него были отрезаны пальцы. Только большой палец болтался на коже. Рука, кисть и челюсть были сломаны. В его теле было двадцать пуль.

Мухаммед Аль-Дурра, 12 лет, жил в лагере для беженцев Бурейдж. Он возвращался домой с отцом через пропускной пункт Нецарим в Газе, где им было приказано выйти из машины. В тот момент солдаты уже начали перестрелку. Они вдвоем укрылись за цементной стеной. Отец махал руками, чтобы дать знать об их местоположении, и был ранен. Чуть позже Мухаммед тоже получил ранение в ногу. Отец накрыл сына своим телом. Но на них продолжали сыпаться пули, и мальчик был убит. Из тела его отца доктора извлекли восемь пуль, он остался парализованным и не смог больше работать. Этот инцидент попал на пленку, и о нем заговорил весь мир.

Я хочу сделать рисунок в честь Абдельхамида Харти. Рано утром мы идем к деревне Эйн-Киния, за ее пределами располагается стоянка бедуинов, рядом с вади[11]. Солнце еще не обжигает. Между палатками пасутся козлы и овцы. Я решил зарисовать холмы, которые смотрят на восток. Сажусь на камень у небольшого черноватого тента. С собой у меня только блокнот и перьевая ручка. На земле валяется выброшенная пластиковая кружка, и у меня возникает идея взять немного воды из скудного источника, чтобы развести чернила, если потребуется.

Через некоторое время ко мне приближается юноша (каждый человек в этом лагере, конечно же, меня заметил, оставаясь при этом невидимым), он развязывает вход в палатку позади меня, идет туда и тут же появляется со старым белым пластиковым табуретом в руках, который, как он показывает мне, удобнее, чем камень. Наверное, до того, как он нашел табурет, тот, должно быть, выбросили из какой-нибудь кондитерской или кафе-мороженого. Я благодарю его.

Сидя на этом табурете из кафе в лагере бедуинов, пока солнце разгорается всё сильнее и в почти высохшем русле реки начинают квакать лягушки, я продолжаю рисовать.

На вершине холма, несколько километров левее, находится израильское поселение. Оно похоже на армейское, как будто это часть какого-то оружия, созданного для быстрого маневрирования. Однако оно совсем небольшое и расположено вдалеке.