Дорожи тем, что ценишь. Депеши о выживании и стойкости

Движение обращено к своей будущей победе, тогда как случайность обещает лишь настоящее мгновение. Такие моменты – прорывные или трагические – состоят из переживания свободы в действии. (Свободы без действия не существует.) Такие моменты – каким не бывает исторический «исход» – трансцендентны, это их Спиноза назвал вечными, и они многочисленны, как звезды в расширяющейся вселенной.

Не все желания ведут к свободе, но свобода – это опыт признания, выбора и осуществления желания. Желание никогда не связано с обладанием чем-либо, оно связано с изменением чего-либо. Желание – это стремление. Стремление к настоящему. Свобода означает не удовлетворение этого стремления, а признание его превосходства.

Сегодня бесконечное граничит с отсутствием.

Семь уровней отчаяния (ноябрь 2001)

Я хотел бы, просто как рассказчик, добавить несколько коротких замечаний к происходящим дебатам.

То, что мы являемся уникальной сверхдержавой, расшатывает наш военный стратегический интеллект. Чтобы мыслить стратегически, нужно представить себя на месте врага. Тогда можно предвидеть, делать обманные ходы, заставать врасплох, обходить с фланга и т. д. Неверное понимание противника может привести в конечном счете к поражению. Так иногда рушатся империи.

Важнейшие вопросы сегодня: кто создает мирового террориста и его предельную форму – смертника-мученика? (Я говорю об анонимных добровольцах. Лидеры террористов – это совсем другая история.) Террориста создает, во-первых, отчаяние. Теракт – это способ превзойти себя и лишением собственной жизни придать смысл той или иной форме отчаяния.

Вот почему термин «самоубийство» неуместен, поскольку выход за свои границы дает мученику чувство торжества. Над теми, кого он ненавидит? Сомневаюсь. Торжество над пассивностью, горечью, чувством абсурда, исходящими из глубин отчаяния.

Богатому миру трудно представить такое отчаяние. Не столько из-за его относительного богатства, которое порождает собственное отчаяние, сколько из-за того, что богатый мир постоянно чем-то отвлечен. Отчаяние, о котором я говорю, возникает из-за страданий, вынуждающих быть целеустремленным. Например, десятилетия, прожитые в лагере беженцев.

Из чего рождается отчаяние? Из ощущения, что твоя жизнь и жизни твоих близких ничего не значат. Когда это происходит на всех уровнях, отчаяние становится тотальным. Как при тоталитаризме, без возможности обжаловать.

Искать каждое утро
объедки,
чтобы пережить еще один день.

Осознавать, проснувшись,
что в правовой пустыне
не существует прав.

Опыт многих лет,
когда ничего не становится лучше,
а только хуже.
Унижение от того,
что почти ничего не можешь изменить,
и от того, что хватаешься за «почти»,
которое ведет в другой тупик.

Выслушивание тысячи обещаний,
которые неумолимо пролетают
мимо вас и ваших близких.

Пример тех, кто сопротивлялся
превращению в пыль.

Тяжесть твоего собственного убитого
тела, тяжесть, которая
навсегда отнимает невинность,
потому что тел много.

Это семь уровней отчаяния – по одному на каждый день недели, – которые приводят наиболее отважных к осознанию того, что пожертвовать жизнью в борьбе с силами, приведшими мир к тому, каков он есть, – единственный способ призвать нечто, что больше отчаяния.

Любая стратегия политиков, для которых такое отчаяние невообразимо, потерпит неудачу и будет вербовать всё больше врагов.

Непобедимое отчаяние (декабрь 2005)

Как так вышло, что я всё еще жив? Скажу вам, я жив, потому что сейчас временный дефицит смертей. Я говорю это с усмешкой, с противоположной стороны желания нормальной, обычной жизни.

Где бы вы ни были в Палестине – даже в сельских районах, – вы среди обломков, пробираетесь через них, огибаете, перешагиваете. На контрольно-пропускном пункте, вокруг каких-то теплиц, до которых грузовики больше не могут доехать, на любой улице, направляясь на любую встречу.

Эти обломки – бывшие дома, дороги и повседневная жизнь. Едва ли найдется палестинская семья, которая за полвека не была бы вынуждена бежать, и едва ли найдется город, в котором оккупационная армия регулярно не сносила бы бульдозерами здания.

Есть также обломки слов, которые пусты, смысл которых уничтожен. Общеизвестно, что ЦАХАЛ, Силы обороны Израиля, де-факто превратился в армию завоевателей. Как пишет Серхио Яхни, один из мужественных израильских отказников (тех, кто отказался служить в армии): «ЦАХАЛ существует не для обеспечения безопасности граждан Израиля, он для гарантированной кражи палестинской земли».