Дорожный иврит

Сижу на крыльце-терассе Игоря под черепичным навесом. В кресле спит старик Арон, отец Игоря. Диабетик, уже пять лет его водят, обувают, одевают, кормят. Он почти беспомощен, но – в сознании, пусть и заторможенном. Вечный старик. Пять лет назад, когда я увидел его в первый раз, казалось, что человек доживает последние дни. Но вот прошло пять лет, и он все так же сидит на солнце в кресле. Рядом на диване дремлет мама Игоря.

Шелест листьев в винограднике справа от меня, кричат птицы, работает компрессор на стройке – напротив Игоря строят новые дома. Небо туманное, выбеленное, жаркое. Белые и красные бугенвиллии. Вдали пологие склоны гор в солнечной дымке, сквозь нее светят белые арабские деревни. Конус горы Иродион почти сливается с небом.

Легкий шорох-скрежет – воздух движет по каменному полу у моих ног сухой лист.

Ходил в магазин за сигаретами. По дороге позвонил Науму.

– Как вы там?

– Отмахиваемся веером, – хмыкнул Наум. – Бегаем на лестничную площадку. А как вы?

Я начал рассказывать, как слушал сирену в ресторане, и тут Наум сказал:

– Ло. Извини. У нас как раз сирена. Перезвоню.

Я дошел до магазина, вошел, начал смотреть, какие есть сигареты, то есть прошло минуты три, и позвонил Наум.

– Ну как? Судя по тому, что звонишь, арабы опять в тебя не попали.

– Нет, не попали, – ответил Наум. – Где-то грохнуло, скорее всего в воздухе, сбили. Но не понять.

– Ну а как по-твоему, нужна наземная военная операция?

– Ну откуда ж я могу знать? Это очень сложный вопрос. Шахматная партия. Нужно иметь перед собой всю картину. Да я особенно и не заморачиваюсь этим вопросом.

Сейчас вышла на крыльцо Мила с кофе. У нее на кухне телевизор включен на ивритский канал. Сказала, что опять стреляли в Тель-Авив, но ракету сбили в Холоне. То есть это та ракета, от которой сейчас прятался Наум. Осколок ракеты упал на машину, машина сгорела. Машина была пустая, никто не пострадал. В Ашдоде ракета попала в четырехэтажный дом, пробила дырку до второго этажа. Но, слава богу, тоже никто не пострадал. «Ну а ты спи спокойно – наши дома построены в 1982 году. То есть они абсолютно безопасны. До 1985 года дома строили из военного бетона. Они вообще непробиваемые».

По всему Израилю сейчас телефонный перезвон с одним вопросом: «Ну как вы там?». И, соответственно, звонки из заграницы. То есть попал в кусочек прочитанной накануне отъезда прозы Линор Горалик «Зоопарк».

В обзоре печати на Радио Рэка услышал фразу, которой Аббас ответил Обаме на его просьбу отозвать из ООН запрос Палестины о частичном признании ее суверенным государством. «Поезд ушел», – сказал Аббас президенту США. Нормально. Так может сказать человек, чувствующий силу или же, как в данном случае, – очевидную слабость собеседника. Это жест восточного человека, для которого Обама – свой по крови. Обаму можно не бояться. От Обамы не исходит для Аббаса ощущения непонятной силы западного человека. Для Аббаса это сухощавый, смуглолицый, скажем так, единокровник, который старается, и это слишком заметно, старается быть похожим на президента великой западной державы. Подвижный, как на шарнирах, всегда собранный, всегда в своем «выставочном варианте». Настоящему президенту, то есть белому президенту, стараться не надо. Он и так президент. За ним и так сила. Во всем – во флоте, в авиации, ракетах, могучей индустрии, в том, как сидит на нем дорогой костюм, которого он не замечает, в отличие от Обамы; в том, как неторопливо усаживается за банкетным столом, не боясь сделать неверный жест, – а он и не может такого жеста сделать, а если и сделает – не проблема. Он же не актер на съемках, изображающий президента, он настоящий президент, и ему это действительно можно. Это тоже входит в имидж. Ну а Обама такого себе позволить не может. Он должен стараться играть свою роль. И потому он уже и не вполне восточный мужчина, с которым можно и нужно по-восточному. Нет в нем силы, коварства, беспощадности восточного мужчины, и нет широты восточного мужчины, нет искренности в жесте гостеприимства. Как восточный мужчина, он для Аббаса порченный. Бояться такого, подчиняться такому – себя не уважать. И можно, вернее нужно вот так, как сделал Аббас, как от мухи надоедливой отмахнуться: «Поезд ушел».

Мила надела перчатки, пошла возделывать свой сад.

Из открытых окон голос Млечина, рассказывающего по ТВ про новейшую историю Израиля.

Заработал отбойный молоток. Строители долбят каменистую землю Текоа. В первый год, когда я оказался здесь, дом Игоря стоял на склоне их горы, на крайней улице, и из окон открывалась панорама Иудейской пустыни с горой Иродион, с Вифлеемом слева. Вид потрясающий. Между мной, стоящим у окна, и пустыней и горой Иродион был только высохший виноградник за окном. Ну а сейчас я смотрю на пустыню через крыши новеньких домов, образующих две или три параллельные улицы. И несмотря на все сложности политические, бюрократические, там внизу на склоне под этими новенькими улицами продолжается строительство еще более крайних улиц. Жалко конечно, пейзажа, но и – хорошо.