Дорсай. Дракон и Джордж. Книги 1 - 20

Затем Глава Объединенных Церквей встал и указал мне на дверь. На этом наше интервью закончилось.

Не думаю, чтобы он посчитал меня дураком. Все было гораздо сложнее. Это был момент, когда я сделал свое предложение. Но я так и не понял, что означала эта его такая необычная реакция. И это беспокоило меня. Мое упоминание о дорсайцах не могло быть таким впечатляющим. Я хотел было спросить об этом Джаймтона, но решил, что мудрее будет немного подождать.

Наконец настал тот день, когда Брайт задал вопрос, который он рано или поздно обязан был задать.

– Ньюсмен, – сказал он, – ты как-то говорил, что героями становятся, победив прежних, признанных героев. Ты упомянул при этом, как пример, прежних героев в общепринятом мнении: Дорсай… и Экзотику.

– Да, Старейшина.

– Но эти безбожники с Экзотики, – медленно выговаривал он слова, будто пробуя их на язык, – они ведь используют наемные войска. А что толку разгромить наемников? Даже если это легко и возможно!

– Но почему бы вам не рискнуть, – спросил я. – Такого рода победа могла бы создать вам благоприятное общественное мнение. Правда, для встречи с Дорсаем Френдлиз еще не вполне подготовлен…

Он тяжело взглянул на меня.

– А с кем мы могли бы рискнуть? – потребовал он.

– Ну… всегда есть небольшие группы людей, которые хотят что-то изменить. Скажем, если небольшая инакомыслящая группа наймет ваших солдат для свержения конституционного правительства… Конечно, я не хотел бы, чтобы повторилась ситуация с Новой Землей…

– Мы получили деньги, и нас не касается, кто выиграл в той грязной войне, – раздраженно бросил Брайт. – Разве мы не придерживались Кодекса Наемников?

– Да, но силы противников на Новой Земле были примерно равны. И вот, если бы вы оказали помощь крохотному меньшинству против всей государственной машины… Скажем, что-то подобное борьбе шахтеров Коби против шахтовладельцев!

– Что? Коби? – Брайт в задумчивости начал мерить шагами свой кабинет.

– Как ни странно, ньюсмен, но я уже получил подобную просьбу о помощи, причем на совершенно выгодных условиях, от группы…

Он снова сел за стол и внимательно посмотрел на меня.

– От группы, подобной Коби? – сказал я невинно. – Уж не сами ли шахтеры взывают о помощи?

– Нет, не шахтеры!

Брайт помолчал, затем встал и подошел ко мне.

– Мне сказали, что вы собираетесь покинуть нас, ньюсмен.

– Я?

– Не думаю, что меня неправильно проинформировали, – почти весело проговорил он. – Мне сказали, что сегодня вечером вы улетаете на Землю. Вы что, уже купили билет?

– В общем… да, – кивнул я головой, изображая растерянность. – Как это я мог запамятовать? Неужели я не сказал вам об этом, сэр?

– Доброго пути, ньюсмен, – протянул мне руку Брайт. – Я очень рад, что мы смогли достичь с вами понимания. Можете рассчитывать на меня в будущем. Думаю, что в следующий ваш приезд на Гармонию мы лучше встретим вас?

– Благодарю, – просиял я.

– До свидания, ньюсмен.

Мы снова пожелали друг другу всего наилучшего, и я отправился в отель. Мои вещи были уже упакованы. На столе лежал билет на вечерний лайнер.

И вот, пятью часами позже, я находился уже в космосе, на пути к Земле.

А еще пятью неделями позже движение «обывателей» на Святой Марии, тайно обеспеченное людьми и снаряжением с Френдлиза, совершило быстрый и кровопролитный переворот, заменив законное правительство лидерами Голубого Фронта.

20

На этот раз я не просил встречи с Пирсом Лифом. Он сам вызвал меня. Когда я шел по коридорам «И.Н.С.» и подымался по эскалатору к его кабинету, головы одетых в гильдийскую униформу людей поворачивались, провожая меня взглядами.

За три года, прошедшие после того, как лидеры Голубого Фронта захватили власть, многое изменилось для меня.

Я получил свой час мучений от встречи с сестрой. И каждый раз, когда я вспоминал про это, с новой силой вспыхивали мои боль и сожаление. Чтобы отомстить за все, я предпринял два действия – на Святой Марии и на Гармонии. Я привел свою месть в движение. Эти три года действительно изменили меня. Поэтому-то Пирс Лиф и вызвал меня. За эти три года сила моего знания стала полной в такой мере, что по сравнению с ней та, что была у меня, когда я говорил с Брайтом, казалась мне слабой, хрупкой, словно только что родившейся. Я грезил местью, клинком в руке, который вершит правосудие. То, что я сейчас в себе ощущал, было неизмеримо сильнее, чем какое бы то ни было прежде чувство, сильнее, чем желание есть и пить, чем желание любить или жить.