Досье Дракулы

Сказав это, она, спасаясь от двух бегущих к ней слуг, ворвалась в комнату и забегала вокруг стола. Ее настигли и прикрыли наготу скатертью. Когда слугам удалось утихомирить хозяйку дома, все трое в молчании удалились. Нет нужды говорить, что обед был испорчен. Мой брат попросил прощения у гостей, которые постарались сделать вид, будто ничего не произошло.

Да, неделя завершилась весьма постыдно. Рано утром в субботу, 1 сентября, я явился в Эли-плейс, чтобы повидать Флоренс и Ноэля, уже некоторое время занимавших две из множества великолепных комнат Торнли. Вся неделя прошла впустую, в развлечениях, хотя, стыдно вспомнить, моя телеграмма содержала слово «важно». Беда, однако, была в том, что, когда мне удавалось застать брата в одиночестве, моя решимость покидала меня. По правде говоря, я боялся того самого диагноза — «слабоумие», какой он позднее и назвал. Но в последний вечер перед моим отъездом пришло время поговорить начистоту.

Мы с Торнли договорились, что после того, как я уложу Ноэля, мы встретимся в библиотеке, за более чем заслуженным шерри.

Я с нетерпением ждал этого, ибо раньше, в тот же вечер, увидев Эмили, мой ошеломленный сын спросил меня, что такое безумие.

Смутившись, я долго сидел у его постели, прежде чем решился спросить, нельзя ли мне ответить на этот вопрос в другой раз.

— Может быть, к тому времени я это узнаю, — сказал я, целуя его в лобик и желая, чтобы его сны не походили на мои.

Потом я выключил свет и ушел.

Наконец, когда все домашние разошлись, я присоединился к Торнли. Разговор о бедной, безумной Эмили был коротким. [199]Это ранило его, но вскоре возникла еще и тема Тамблти, ибо я излил на него всю эту историю с ее дьявольскими подробностями. Что бы ни было тому причиной — меланхолия моего брата, то, что он воспринимал услышанное и делал выводы профессионально, или что-то еще, но я поведал ему столько, что после этого Сперанца могла бы причислить и его к Чадам Света.

Правда, хотя про «Золотую Зарю» Торнли слышал, но знал об ордене очень мало, а о демонологии и одержимости и того меньше. Зато мой брат много, очень многознал о безумцах и убийцах. Ну а поскольку среди множества его достижений числились и первые опыты по переливанию крови, я, может быть, слишком подчеркнуто осведомился у него, может ли то количество крови, которое я обнаружил в мешках, быть получено из одного тела? Этот вопрос не давал мне покоя с того момента, как кровь утекла в слив.

— Да, — ответил он, — в женском теле стандартных параметров содержится от шести и более пинт до галлона. — Правда, он тут же добавил, что, если нужно собрать такое количество крови, это потребует немало времени. — Особенно если, как ты говоришь… сливать ее в мешки, да?

Я кивнул, после чего Торнли уточнил свои слова, пояснив, что скорость вытекания крови зависит еще от способа, каким она отворена.

— А требует ли такое полное кровопускание хирургических навыков?

— Не обязательно, — последовал ответ. — Хватило бы умения мясника.

Он отпил пару глоточков шерри и добавил:

— Но и у вампира тоже, думаю, получилось бы прекрасно.

— Торнли, ты что, надо мной насмехаешься?

С минуту он смотрел на меня в раздумье, а потом кивнул:

— Полагаю, да. Извини, Брэм. Я больше не буду.

Конечно, он больше не будет. Бедный Торнли, живое воплощение преданности и Эмили, все глубже впадающей в свои болезненные фантазии, и мне, барахтающемуся на собственном мелководье. И боюсь, у меня будет еще причина воззвать к его преданности, познаниям и рациональному уму, который был продемонстрирован этим утром, когда он увел меня с террасы, где мы все завтракали, попросив выйти на пару слов.

— Что это значит, Торнли? — Ради сохранения приватности мы делали вид, будто играем в крокет. — Ты приберег для меня палату для буйных в Ричмонде? [200]

— Нет-нет, — запротестовал Торнли. — Даже если дойдет до этого, брат, будь уверен, — он кивнул в сторону дальнего крыла особняка, где находились покои его жены, — тебя тоже примут и устроят с комфортом.

Весь этот разговор о приютах скорби, беспечный с моей стороны, уклончивый с его, напомнил мне о визите в Степни-Лэтч, по окончании которого я обещал передать Торнли наилучшие пожелания от доктора Стюарта. Что я и сделал, после чего он, с удовольствием меня выслушав, сказал:

— О да, славный малый этот доктор Стюарт. Но вот что мне хотелось бы знать, Брэм…

— Что же? — спросил я, с силой направив раскрашенный яркими полосами мяч к дальней вешке.

— Поправь, меня, брат, если я в чем-то ошибусь. Этот Эбберлайн, о котором ты отзываешься, мягко говоря, без восторга. Правильно ли я понял, что у него были основания поговорить с тобой еще раньше? Я имею в виду, до того, как он увидел тебя в горящих доках?

— Да.

Я напомнил Торнли об ужасном инциденте с собаками и рассказал также, что Эбберлайн раскрыл нашу с Кейном маскировку в Уайтчепеле и потом, в ту же ночь, видел, как я лишился чувств на улице.

— Итак, у него есть основания полагать, что в ночь пожара ты был в Уайтчепеле?

— Да.

— Ночь пожара была также ночью второго убийства, не так ли?