Досье Дракулы

Я встал, положил в сейф гроссбух и заметки — вместе с этой самой книгой — и вышел из кабинета в надежде уделить другу моего друга полчаса своего времени, хотя в моем распоряжении его было совсем немного. В сопровождении Харкера я спустился в недра театра.

По дороге я выяснил, как именно попал к нам мистер Джозеф Харкер.

— Итак, — сказал я, — вы настоящий уроженец Эдинбурга. Это хорошо, вы, наверно, сможете послужить нам проводником, когда мы отправимся туда на экскурсию.

— Да, сэр, — кивнул Харкер. — Со всем моим удовольствием, сэр.

— Зови меня просто Стокер. И не называй за спиной Дядюшкой Брэмми, как другие. Понял?

На самом деле это прозвище меня нисколько не раздражает. Я просто нахожу забавным смущение молодого Харкера.

— Да, сэр, — отозвался он. — То есть… да, Стокер.

— Вот и хорошо, — сказал я со вздохом. — Во всяком случае, для начала.

История Харкера меня не удивила. По-видимому, давным-давно его отец — Харкер-старший — каким-то образом был связан с Королевским театром Эдинбурга и проявил доброту к молодому Генри Ирвингу. Генри отдал долг тем, что впоследствии взял на работу Харкера-младшего, который, к счастью, оказался талантливым. Его случай совершенно не похож на случай с миссис Квиббел, которая, боюсь, будет сосать грудь театра «Лицеум» до конца своих дней, даже если окажется, что она годится для участия в массовых сценах, скажем, в «Много шума из ничего» или станет изображать простолюдинку в «Ю. Ц.». [85]

…Чай прибыл и выпит. Ничто не восстанавливает силы так, как сэндвич с ранними огурцами. Продолжаю.

Я нашел декорационный цех непривычно тихим. Обычно среди разбросанных, полузавершенных элементов сценического оформления шумно возятся детишки. [86]Вчера никаких детей не было. В углу два плотника заканчивали починку балок Бельмонта, дома Порции, на которые пришелся главный удар колышущего «Германик» моря. Это меня обрадовало. Губернатор невыносим, когда ему приходится заниматься декорациями или реквизитом, которые во всех отношениях несовершенны, и потому мне не терпелось сообщить ему: только что усовершенствованные балки замка будут нерушимо стоять на сцене сегодня вечером, как оно и случилось. Но я отвлекся — вернемся к прерванному разговору.

— И где же он? — спросил я у Харкера, потому что, хотя мастерская была достаточно хорошо освещена, никакого незнакомца я там не увидел.

— Там, сэр, — ответил Харкер.

В его тоне я услышал сожаление, что он не рассказал мне о посетителе больше, пока мы спускались вниз. Но теперь нужда в этом отпала: следуя взглядом за пальцем Харкера, указывающим в дальний угол комнаты, я увидел, как из тени выступил весьма примечательный человек.

— Спасибо, мистер Харкер, — произнес я, и декоратор, услышав эти слова, радостно покинул меня, мастерскую… и американца.

Безусловно, Тамблти мог бы пересечь комнату и подойти ко мне. Правила приличия диктовали ему поступить так. Я, конечно, сыграл бы свою роль, и мы, встретившись в первый раз, сделали бы это в духе… ну, скажем, нейтральности. Однако гость остался стоять там, где стоял. Хуже того, он не просто стоял, но и вроде как прихорашивался. Признаюсь, Харкер тут же основательно вырос в моих глазах. Он был прав: людей, подобных этому Тамблти, я видел нечасто. Сознавая свой долг перед Кейном, я направился навстречу этому человеку, туда, где он стоял, но мне пришлось резко остановиться, когда из-за его спины показалась рычащая собака оттенка слоновой кости и ростом до колен посетителя. Миниатюрная итальянская гончая с черной ленточкой на шее. К счастью, на мне были прочные, как рог, башмаки, и я было собрался дать шавке такого пинка, чтобы летела до Тимбукту, но ее хозяин, извинившись, отогнал собачонку.

Потом Тамблти заговорил.

— Симпатичный человек этот ваш мистер Харкер, — начал издалека, словно бросая пробный шар, визитер. — И кажется, хорошо знает свое ремесло, не так ли, мистер Стокер?

— Да, сэр, хотя я бы скорее назвал его не ремесленником, а художником.

— Я не хотел никого обидеть, — сказал доктор Тамблти.

— В таком случае от имени мистера Харкера осмелюсь заверить вас, что никто и не обижен.

После чего, пожимая поданную доктором Т. руку — слишком теплую, слишком влажную, недавно вынутую из перчатки, — я спросил:

— А вы, сэр, знаток сценического искусства?

Правда, этот вопрос не был для меня особенно важен. Гораздо больше меня интересовало, как этот американец — к тому же еще и с собакой! — попал, никого не спросив, прямиком в берлогу Харкера.

Тамблти говорил, меняя тональность речи, как это свойственно американцам:

— Знаток? Боюсь, что нет, мистер Стокер. Правда, я с большим восхищением отношусь к таким лицедеям… как вы, способным… своими талантами подкупать реальность.

— Ах, боюсь, сэр, тут вы ошибаетесь. Меня никак не следует причислять к талантам.

— Вовсе нет, — решительно отмел мои возражения мистер Тамблти. — Наш Томас говорил мне совершенно иное. Он весьма высокого о вас мнения.