Досье Дракулы

Во-первых, относительно твоего американского друга. Того, о котором ты упоминаешь, хотя, не могу не заметить, необычно скупясь на слова.[35] Пожалуйста, присылай его в «Лицеум» в любое время. Ты говоришь, он доктор? И хорошо знает Лондон? Будь уверен, Кейн: я встречу его как друга, ибо любой друг Т. Г. X. К., безусловно, и мой друг.[36]

Во-вторых, поскольку ты так добр, что интересуешься моей раной, с удовольствием сообщаю тебе, что она зажила и начинает образовываться шрам, который, боюсь, будет достоин монстра мисс Шелли.[37] Увы, он будет служить мне своего рода memento mori, напоминанием о том, что могло бы быть. К счастью, я отступил от края пропасти. Со мной все хорошо или, по крайней мере, лучше, чем было, и отныне у меня начнется новая жизнь.

Но как с наибольшими шансами на успех начать все заново, если не вернуться к тем дням, когда мы с тобой были новичками в Лондоне, скакунами — ха! — впряженными в колесницы наших избранных богов? И таким образом календарь напоминает мне о середине августа 1881 года, ибо именно тогда я узнал от леди Уайльд о том, что Россетти — о котором всем известно, что он великий и при этом считается здравомыслящим, — взял нового секретаря: тебя.

Памятная записка

То, что следует ниже, предпринимается по команде друга — Томаса Генри Холла Кейна — и ему же адресуется.[38]

В конце 1878 года мы с женой Флоренс переехали из Дублина в Лондон, сняв за 100 фунтов шесть комнат без мебели на Саутгемптон-стрит, совсем рядом с театром «Лицеум». К нему я теперь был привязан жалованьем, которое выплачивал мне Генри Ирвинг. Поскольку финансы, в общем, позволяли это — я получал 22 фунта в неделю и считал себя настоящим Мидасом по сравнению с другими, — я нанял и повариху, и горничную, желая избавить мою молодую жену от необходимости сталкиваться с грубостью повседневной жизни за порогом дома. Однако в весьма скором времени, мы, следуя настоятельным просьбам моей жены, сменили место жительства.[39]

Мы сняли номер 27 по Чейни-уок в Челси, месте, изобиловавшем памятниками старины и хранившем память о великих людях. Впрочем, мне этот квартал был знаком благодаря великой женщине, достойной Сперанце, леди Джейн Уайльд. Она и ее муж сэр Уильям Уайльд стали для меня вторыми родителями, когда я мечтал в Дублине о лондонской жизни. Когда леди Уайльд известила меня о своем намерении переехать в Лондон, к ее сыновьям Оскару и Уилли, «вследствие изменения ситуации[40] после кончины сэра Уильяма», я был искренне рад. Так или иначе, она совсем недавно сняла для себя и Уилли апартаменты на Окли-стрит, 146, совсем неподалеку от Чейни-уок, тем самым удвоив, нет, утроив мое желание поселиться в доме № 27 и побудив меня снять там жилье.

В последнее время у меня не было контакта с Уайльдами, и мне очень хотелось исправить положение, ибо уведомление леди Уайльд подразумевало, что в наших отношениях не произошло серьезного разлада.[41]

Так и вышло, что к 1881 году[42] я поселился в Челси, одновременно вернув себе старого друга в лице леди Уайльд и заведя нового в твоем лице, Кейн.

Хотя к концу года леди Джейн и Уилли переехали на Гросвенор-сквер, еще проживая на Оукли-стрит, она возобновила свой салон — свои субботние приемы. Ею двигало одно лишь стремление к дружескому общению и беседам с единомышленниками,[43] так что светские злопыхатели Лондона напрасно расточали свой яд. Относительно причин неприязни к леди Уайльд могу сказать лишь следующее: в отличие от своих сыновей, она никогда не была воплощением благоразумия. Этот факт, пожалуй, лучше всего проиллюстрирует история, поведать которую способен лишь я. Эта история, возможно, откроет для тебя, Кейн, сердце Сперанцы, ибо, если я ранее дал слово, что все твои друзья будут моими, пусть верным будет и противоположное. Пусть мой друг станет твоим. Итак, продолжаю.

Можно сказать, что осиротел я в своей жизни довольно поздно. Мои родители переехали на континент в 1872 году, когда мне было двадцать шесть лет. С ними уехали две мои младшие сестры. Мы, пятеро братьев, остались. Абрахам, мой отец, более пятидесяти с лишним лет посвятил гражданской службе, при четырех монархах — Георге III и IV, Уильяме IV и Виктории. Выйдя в отставку, он получил в подарок золотые карманные часы и пенсию, которая, как быстро выяснилось, оказалась недостаточной. И хотя наша семья никогда не принадлежала к обществу Дублинского замка,[44] родители позаботились о том, чтобы мальчики получили приличное образование.

Мои родители и сестры покинули Ирландию, но не как эмигранты, а скорее как беженцы. Они уехали в Швейцарию, где было легче прожить на пенсию, и сняли комнату со столом за пять франков в день. К этому времени мы, мальчики, были готовы следовать своей дорогой.