Досье Габриэль Витткоп

Еще один роскошный набор историй Витткоп - коллекция ее поздних рассказов «Le Sommeil de la raison» - опять-таки оказался выпущенным посмертно - в 2003-ем году. «Титульная» в этой коллекции новелла «Сон разума» повествует о фуршете в монастырском приюте для выродков в Мадриде, затеянном предчувствующим свою скорую смерть интеллектуалом, пресытившимся практикованием разнообразных пороков и потерявшим вкус к опытному выяснению предельных величин мыслимого в земных условиях зла, но придумавшим-таки незадолго до своей кончины все-таки способное еще взбудоражить его сознание развлечение; устроитель этой вечеринки (на которой щедро были опоены игристым вином - и оттого впали в непотребное буйство - макроцефалы, карлики, циклопы, гипертрихозники, фокомелики и даже пара сиамских близнецов, один из братьев в каковой был представлен на этом свете лишь тазом, грудной клеткой и беспалыми конечностями) был убежден в том, что чудовища и монстры - это вовсе не бесцельный фарс природы, а ее отборные произведения, в каковых она явила свое внимание к деталям. Если заменить в этом логическом построении природу на жизнь, уродов - на смерть, а фарс - на его товарку по знаменитому и потерявшему - в силу своей сверхчастой невпопадной употребляемости - всякий смысл афористическому суждению Гегеля, то есть - на трагедию, и противопоставить не уродов полноценным человеческим особям, а смерть человека его рождению, то можно будет вывести что-то вроде одной из главных тем в творчестве Габриэль Витткоп, потому что человеческая смерть никогда не позиционировалась в ее произведениях как страшная неизбежность, что трагическим образом кодировала бы чудо - человеческую жизнь, стартовавшую с еще более непостижимого чуда - появления младенца из чрева матери на свет; напротив, смерть в книгах Витткоп часто представала самой прекрасной и волнительной - даром что последней - страницей жизни, моментом пароксизмного ее воплощения, причем - в соответствии с этой же системой ценностей - по обстоятельствам смерти человека и изысканности оставляемого им после себя трупа (или даже праха) куда умнее было бы судить о его личных качествах, чем по тому, как он прожил свою жизнь (и уж тем более - чем по тому, в каких декорациях он родился). Важно и то, что смерть и рождение противопоставлялись Витткоп в равной степени и как эксклюзивное и единообразное явления, и как величественное и стыдное. В самом деле: каждый новорожденный ребенок похож на любого другого и выглядит просто позорно - как освежеванный заяц, липкий, красный, с синими прожилками и беловатыми пятнами, с гноем под тонкой пленкой, набитой мясными обрезками. В то время как гибель нескольких человек даже в одном и том же месте, даже единовременная и вызванная одной и той же причиной, вовсе не исключает для каждого из них возможности умереть совершенно особенным способом и трансформироваться в уникальные останки. С назидательной целью рассмотреть величие смерти возможно, например, на пепелище любого из сопряженного с обрушениями кровли и перекрытий и многочисленными жертвами пожара: кто-то причудливо выпустит изо рта свой пищевод, кто-то разбросает симметрично - по отношению к продавленной грудине - ноги в стороны, эффектно вывернув стопы, а кто-то запечет себя не только в золе, но и в своих и компаньонских предсмертных испражнениях.