Между тем Анна забеременела. Алексей просто светился от радости. У них не было сомнений в том, что когда-нибудь они все равно будут счастливы. Шли месяцы. Живот Анны становился все круглее, а Алексей — нетерпеливее. Они придумали имя малышу, купили приданое. За три месяца до родов произошло несчастье…
Анна переходила дорогу возле женской консультации. Иномарка серебристого цвета появилась внезапно. Сбив женщину, водитель на большой скорости скрылся. Очевидцы происшествия оказались на редкость бестолковы. Их показания разнились между собой, и цельную картину произошедшего составить было просто невозможно. Номер машины был залеплен грязью так основательно, что никто не сумел его прочесть. Не было ясности и в вопросе о том, какой марки была машина. Сошлись на том, что в России таких автомобилей не выпускают. На «Волгу» она была не похожа, на «Жигули» тем более.
Анна погибла на месте. Алексей оплакивал смерть ее и еще не рожденного малютки. Он едва выжил тогда, едва не наложил на себя руки. Жизнь для него потеряла всякий смысл.
Лариса после ужасного происшествия начала поправляться на удивление быстро. Казалось, смерть соперницы вдохнула в нее новые, живительные силы. Если бы не случайность, Алексей так бы и оставался в неведении…
Навещая в выходной день родителей жены, Алексей зачем-то зашел в гараж тестя. Помещение было просторным: «Запорожец», два неказистых велосипеда, куча старых автомобильных покрышек, а на почетном месте — серебристый «Опель» жены. Скорее повинуясь какому-то необъяснимому предчувствию, чем логике, Алексей осмотрел автомобиль. Так и есть! Правое крыло было смято. Смутная догадка шевельнулась в душе. Он залез в салон. В бардачке лежали любимые сигареты Ларисы, ее перчатки, губная помада. Сомнений оставалось все меньше: в последний раз автомобиль вела жена. Но ведь она никуда не выходила в течение как минимум полугода? Внутренний голос насмешливо твердил: «Ну да, конечно! Не выходила в твоем присутствии. Но без тебя? Знаешь ли ты, что она делала тогда, когда оставалась одна?» А ведь она бывала одна довольно-таки часто. Алексей вдруг припомнил все: хитрые уловки жены и ее способность ко лжи, желание вернуть его во что бы то ни стало, внезапное выздоровление, а еще… показания очевидцев. Машина преступника была серебристой. Номер был заляпан грязью. Но откуда ей было взяться? Ведь тогда была зима!
Алексей вздрогнул. Похоже, никто не потрудился отмыть автомобиль. Номера в самом деле проступали нечетко. На глаза опустилась пелена…
Он не помнил, как пришел домой. Он не помнил, что говорил жене. Кажется, он ее несколько раз ударил. У них гостила подруга Ларисы. Она прибежала на крик. Соседи вызвали милицию…
— Она отделалась ушибами, — усмехнулся Климов. — Убедившись, что я знаю все, она поспешила забрать заявление. Дело было прекращено. Вообще она стала даже покладистой. Во всяком случае, на развод согласилась без всяких уговоров.
Он замолчал. Елизавета, потрясенная услышанным, тоже молчала.
— Жизнь довольно жестокая штука, — сказал он наконец. — Догадываетесь, в чем ирония моей судьбы?
Дубровская покачала головой. Климов продолжил:
— Мою жизнь спасти можно.
Они долго молчали.
Елизавета подошла к окну, которое, как часто бывает в следственных изоляторах, выходило не на улицу и даже не на тюремный двор, а на глухую стену. Но ей было не до пейзажей. Рассказ Климова тронул ее настолько, что непрошеные слезы уже были готовы побежать по щекам.
Дубровская, несмотря на кажущуюся романтичность, была девушкой неглупой и трезвой в суждениях. Короткая адвокатская карьера научила ее настороженно относиться к душевным излияниям ее подопечных. Тюремная лирика и прочие образцы подневольного творчества вызывали у нее снисходительную усмешку. Как-то уж так получалось, что матерые уголовники лишь за решеткой вспоминали, что у них на свободе есть старенькая мать и брошенные дети. Они давили на психику слезливыми письмами и такими песнями, что у людей непосвященных только дух захватывало. Девушки по переписке, так называемые «заочницы», сходили с ума от поэтического слога и глубоких чувств своих несчастных возлюбленных, волею злой судьбы оказавшихся в камере. Оставалось удивляться, как быстро испарялась тюремная романтика после возвращения «невинно осужденных» на свободу…
А вот теперь сама Дубровская прятала глаза, чтобы скрыть от своего клиента слезы. Ей не хотелось выглядеть перед ним этакой меланхоличной дурочкой, у которой глаза на мокром месте. Она — адвокат, и у нее есть другие способы помочь ему, нежели размазывать сопли и лепетать несвязные соболезнования. Она сделает все, что от нее зависит, пусть для этого придется похоронить зловредного Вострецова в кипе жалоб и ходатайств.