Досье на человека

Зловещий прообраз проблемы можно усмотреть в русской революции, которая явилась яркой иллюстрацией механизма того, как эдипов комплекс действует в недрах социальных. Если проанализировать язык, употреблявшийся в России того времени, то удастся выявить достаточно призрачные аналоги, которые указывают на параллельность народного менталитета и душевного мира ребенка. Царь назывался не иначе как царем – батюшкой и, таким образом, представлял собой отцовский символ, между тем как земля именовалась «мать – земля». Царь властвовал над землей, иными словами отец обладал матерью, как и положено. А дитя, то есть сам народ, естественно, любил и почитал своих родителей – царя и землю. Но в конце концов приходит время, когда ребенок подрастает, и это закономерное созревание пробуждает в нем сексуальные инстинкты, объектом действия которых становится мать. Внутренняя жизнь маленького существа наполняется поистине драматическим содержанием – а как же иначе? Ведь в детской душе вступают в схватку мощные и противоборствующие силы – влечение к матери как к сексуальному объекту и ревность, смешанная со страхом, а в то же время и с любовью, к отцу. Желание обладать матерью, занять место отца сопровождается, однако, трагическим осознанием своей слабости и беспомощности перед последним, который может покарать за подобные помыслы. Однако по мере взросления и усиления психического аппарата половой инстинкт перенаправляется с матери на адекватные объекты своего возраста, сексуальная жизнь входит в нормальную колею, и душевные конфликты благополучно угасают.

Но если по мере взросления физического, психическая организация остается на прежнем инфантильном уровне, то инцестуозные тенденции не исчезают и в некоторых случаях ведут к кровосмесительным связям. В принципе само государство как таковое обязано своим возникновением тому, что подобная практика являлась довольно распространенной среди первобытных народов. Сыновья могли свободно совокупляться со своими матерями, дочери с отцами, братья с сестрами, что, разумеется, ставило под угрозу существование и развитие человеческого рода. Нужен был некий, может быть даже и насильственный аппарат, который бы предотвратил кровосмешение. Государство и стало таким аппаратом.

Тем не менее с развитием цивилизации проблема ушла, но не исчезла. Она ушла в глубину, внутрь смутных, неосознанных порывов, в толщу символических отношений.

… Итак, народ взрослел физически, но психически оставался на уровне все того же шестилетнего ребенка, охваченного переживаниями, порожденными комплексом Эдипа. Он уже не хочет слушаться отца, он испытывает желание свергнуть его с пьедестала власти, убить его, чтобы беспрепятственно завладеть матерью, а если она не отдастся добровольно, то изнасиловать ее. Но какое-то время еще держится страх, который, однако, вскоре уступает неконтролируемому напору, царя (отца, «батюшку») убивают и насилуют мать (землю), обильно орошая ее потоками крови.

Итак, отец повержен, мать растерзана, и дикий ребенок, выпустивший наружу зверя, полон первобытного восторга. Движимый волей к разрушению, он ликует и упивается чувством собственного могущества и власти. Но младенец, получая столь вожделенную свободу и самостоятельность, увы, не становится взрослее и, когда ослабевают первые экзальтация и эйфория, наступает осознание своей беспомощности – что делать, как выжить? Все разрушено до основания, «а затем» не наступило. Слабый и беззащитный ребенок интуитивно начинает искать властного и жесткого отца, «сильной руки». Психологически не созревшая толпа подсознательно, а впрочем, и сознательно ждет нового покровителя, и последний не заставляет себя долго ждать. Вождь и тиран поднимается на трон, чтобы наказать непокорного отпрыска.

Что же касается современного общества, то вероятно все те же законы извечной психологии людей действуют и тут.

Но в чем тогда кроется проблема – в клинической патологии или в фатальной предрешенности человеческого бытия?

Бэрридж Рауд, Ист Сайд, Лондон

Увлеченный насыщенной атмосферой семинара, Герман в состоянии глубокой концентрации добрался до своего жилища, трехэтажного дома, где он занимал мансарду. Перед его мысленным взором пробегали образы идей, и он с тем наслаждением, которое может приносить интеллектуальная деятельность, осознавал поток своего думания. Он думал и осознавал себя думающим, почти осязаемо ощущал это, и в то же время весь этот процесс воспринимался им как некая медитация, впрочем, он и полагал, что занятие любым творчеством представляет собой медитативный акт. От того любое его Действие и ощущение себя доставляло ему удовольствие и приносило чувство спокойной удовлетворенности.