Досье на Шерлока Холмса

Несмотря на нелюбовь к публичности, известность Холмса как частного сыщика-консультанта неизбежно последовала за ним в Суссекс. О его деятельности было известно Андерсону. Инспектор Бардл, которого вызвали расследовать смерть Фицроя Макферсона, упоминает об «огромном опыте» Холмса в расследовании преступлений. Стэкхерст, умоляя Холмса применить свое мастерство, когда аналогичное нападение было совершено на другого учителя его школы, говорит о его «мировой славе».

Но нельзя сказать, что Холмс полностью изменился, что становится очевидным во время расследования дела о «Львиной гриве». Он по-прежнему скрытен. Когда инспектор Бардл спрашивает его, не догадывается ли он, что за странные рубцы на спине Макферсона, Холмс загадочно отвечает: «Может быть, догадываюсь. А может быть, и нет». И, как прежде, он готов в случае необходимости преступить закон. Так, он предлагает тайно обыскать комнату Мэрдока в его отсутствие. Стэкхерст участвует в этой секретной операции – как когда-то в прошлом Уотсон помогал Холмсу в его незаконных действиях.

А еще Холмс все так же склонен порой преувеличивать. В первой фразе своего рассказа о «Львиной гриве» он называет тайну смерти Макферсона «одной из самых сложных и необычайных задач, с которыми я когда-либо встречался в течение моей долгой жизни сыщика». А чуть позже говорит, что не припомнит случая, когда «так остро ощущал бы свое бессилие», преувеличивая сложность расследования. По сравнению с прежними делами – такими, как «Собака Баскервилей» или «Второе пятно», – расследование дела о «Львиной гриве» относительно простое, а необычность его связана исключительно с особенностями способа, которым был умерщвлен Макферсон.

Проводя это расследование, Холмс демонстрирует явный упадок своего мастерства – быть может, из-за того, что давно не применял его. Прошло почти четыре года с тех пор, как он занимался расследованиями. Возраст также мог притупить остроту ума: ему было пятьдесят пять. Холмсу потребовалось больше недели, чтобы понять значение предсмертных слов Макферсона «львиная грива» и связать их с тем, что когда-то прочел в книге Дж. Дж. Вуда «Встречи на суше и на море», экземпляр которой был у него на чердаке. Когда Холмс был моложе и обладал способностью в случае необходимости извлекать из памяти нужную информацию, ему бы не потребовалось столько времени, чтобы вспомнить соответствующий отрывок с подробным описанием Cyanea capillata[72].

Сам Холмс, возможно, подозревает об ухудшении своих умственных способностей: он сравнивает свой ум с «кладовкой, битком набитой таким количеством всяческих свертков и вещей, что я и сам с трудом представляю себе ее содержимое». Это резко отличается от описания, которое он дал Уотсону двадцать шесть лет назад, до начала расследования «Этюда в багровых тонах». Тогда он говорил о том, что ум человека подобен «пустому чердаку», который каждый заполняет по собственному вкусу. Тот, кто хранит хлам, – глупец. Умный хранит там только те сведения, которые могут ему пригодиться, а все остальное выбрасывает.

Интересно, что у Холмса резко изменилось отношение к женщинам. Еще до своего отъезда в Суссекс он стал проявлять к ним больше сочувствия. В 1902 году, при расследовании дела о «Знатном клиенте», он выразил беспокойство о Вайолет де Мервиль. Хотя у него вызывали раздражение ее гордыня и высокомерие, его тревожила мысль о ее судьбе в том случае, если она выйдет за барона Грюнера. Он говорит: «Мне стало жаль ее, Уотсон. Я испытывал к ней почти такие же чувства, как к собственной дочери».

Еще большее впечатление произвела на Холмса Мод Беллами, с которой он познакомился, расследуя дело о «Львиной гриве». «Я мало увлекался женщинами, ибо сердце мое всегда было в подчинении у головы, – пишет Холмс, – но, глядя на прекрасные тонкие черты, на нежный, свежий цвет лица, типичный для этих краев, я понимал, что ни один молодой человек, увидев ее, не мог бы остаться равнодушным». Позже он добавляет: «Мод Беллами навсегда запомнится мне как одна из самых красивых и самых достойных женщин».

Со времен его краткого знакомства с Ирен Адлер восемнадцатью годами раньше никогда еще Холмса так не трогали красота и сила характера женщины. В этих высказываниях также звучит нотка несвойственной ему ранее грусти, словно Холмс сожалеет, что у него никогда не было дочери, или скорбит об ушедшей молодости. Ведь он мог бы влюбиться в такую девушку, как Мод Беллами, если бы его сердце не подчинялось уму. Но теперь было слишком поздно.