Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят

В 1944 году Гелена с сестрой вернулась в Москву и все же поступила в музыкальное училище. Училась хорошо, и преподаватели хором «свагали» ее в оперетту, предрекая на этом поприще прекрасное будущее. Она же терпеть не могла оперетту, считала этот жанр неискренним. Когда слышала по радио, как мужчина говорил странным, приторным голосом, а потом начинал петь — Гелена понимала, что это оперетта. И она дала себе слово никогда не заниматься этим делом. Ее манила эстрада, привлекавшая своей самостоятельностью. И когда училище было закончено, Великанова поступила на эстрадное отделение Школы-студии МХАТа, где преподавали замечательные актеры: Ольга Андровская, Борис Петкер, Анатолий Кторов.

Впервые на профессиональную сцену Великанова вышла в 1948 году, еще студенткой эстрадного отделения. Тот концерт ничем особенным ей не запомнился, разве тем, что был первым в ее жизни. А спустя несколько лет она была уже одной из самых популярных певиц на советской эстраде.

Великанова начинала свою деятельность на эстраде с исполнения простеньких песен советских композиторов. Одна из таких песен — «Ландыши» О. Фельцмана, исполненная Великановой в 1957 году, мгновенно сделала ее имя суперпопулярным.

Вспоминает О. Фельцман: «Меня попросили написать песню для эстрадной программы театра «Эрмитаж». Я очень быстро, без проблем, придумал мелодию, позвонил Геле Великановой: она тогда только-только набирала силу, хорошенькая молодая певица. Отдал ей ноты и уехал на юг. Через две недели я узнал, что такое настоящая слава…

Первые два-три месяца, после того как Геля начала исполнять «Ландыши», я был на вершине блаженства. А потом ктото наверху сказал: надо дать примеры пошлости. По музыке, литературе, по архитектуре… По музыке? Есть у нас: «Ландыши»! Слышали, ребята? Запишите: «Ландыши»! И долгие годы «Ландыши» были в СССР «образцом пошлости». Телевидение и радио устроили «перерыв» в исполнении «Ландышей». Только народ пел «Ландыши» без перерыва…»

Между тем существовать в рамках одного жанра для Великановой было откровенно скучно. Поэтому в то же десятилетие она открыла для себя и для слушателя мир итальянской, испанской и даже японской эстрады. Она первой на российской сцене стала исполнять песни Эдит Пиаф.

Г. Великанова вспоминает: «Когда Никита Богословский привез для меня из Парижа записи неизвестной у нас тогда Пиаф — они мне не понравились. Манера пения показалась агрессивной, даже вульгарной. И когда года через четыре уже Наталья Кончаловская позвонила и сказала: «Геля, у меня для тебя подарок — песни Эдит Пиаф», я ответила: «Наташенька, они мне совершенно неблизки». И Наташа буквально закричала: «Приезжай, дуреха, ты ничего не понимаешь…» Кончаловская тогда написала книгу о Пиаф: «Песня, зажатая в кулак». И вот она стала рассказывать мне про судьбу Эдит… Что это была за чудесная артистка, как она мучилась, бедняжка, потому что у нее были больные ноги, как уже в сорок лет она безумно полюбила одного человека и, приехав покорять Америку, на первом же концерте узнала, что этот человек разбился в самолете, летя к ней; но все-таки вышла на сцену и спела ему, уже погибшему, — гимн любви… Когда Наташа все это рассказала и перевела мне содержание песен, я не слышала уже никакой вульгарности — только гениальное пение. Всетаки для нас была непривычна и невозможна такая сила страсти, такое пульсирующее, любящее, страдающее сердце, обнаженное перед публикой. Поэтому программа с песнями Эдит Пиаф стала, наверное, каким-то откровением и для меня самой. Успех она имела необыкновенный: сама музыка, образ, ею рождаемый, были удивительными».

В отличие от многих коллег из мира эстрады Великановой удалось счастливо избежать «звездной болезни». Она даже в период своего самого большого триумфа — в конце 50-х — ничем не напоминала звезду. Так повелось с самого начала. Когда она только-только стала известна, свои первые более-менее сносные гонорары за выступления певица тратила не на какой-нибудь антиквариат или драгоценности, а на концертные костюмы. Сама же ходила в простенькой шубке. На этой почве с ней происходили случаи из разряда анекдотичных. Однажды вахтерша в Колонном зале остановила ее на служебном входе и, грозно насупив брови, сказала: «Не пущу!», видимо, приняв за обычную зрительницу. Но проходившая мимо администраторша вступилась за певицу: «Что значит не пущу?! Да это же Великанова, артистка». Короче, в шубке из Мосторга Великанова была похожа на кого угодно, но только не на известную певицу.