Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят

Однако было бы неверным утверждение, что Окуджава в те годы остепенился и превратился в скучного советского литератора. Как и в былые годы, вокруг его имени порой гремели такие громы!.. Например, в 1973 году, когда из-за нескольких высказываний его едва не исключили из партии. При этом многие из его коллег выступили в пользу этого решения, тем самым продемонстрировав свою давнюю скрытую нелюбовь к Окуджаве. В числе этих людей оказался и Константин Симонов. На этой почве у него произошел конфликт с Евгением Евтушенко на дне рождения последнего (поэт отмечал 40-летие). Вспоминает сам Е. Евтушенко: «Симонов стал мне, беспартийному, объяснять, в чем Окуджава не прав, а Севастьянов, космонавт, ему поддакнул. Ну я обоих и попросил из своего дома… Потом ходил в горком к Гришину, вроде убедил — Булата наказали слегка, но у него осталась возможность печататься, выезжать за границу…»

Действительно, Окуджава в те годы пусть и не часто, но выезжал за рубеж. В частности, будучи руководителем Московского семинара молодых писателей, он отправился в США, чтобы читать лекции американским студентам. Причем эта поездка выглядела довольно анекдотично. Рассказывает сам Б. Окуджава:

«Мне неожиданно предложили поехать в Соединенные Штаты по приглашению нескольких университетов. Я полагал, что поездка будет заключаться в том, «что я буду читать свои стихи. Очень обрадовался, собрался… Наконец накануне отлета, вечером, мне позвонили и сказали, что я лечу, чтобы читать лекции о современной литературе… Я никогда в жизни лекций не читал… да и не готов… но, в полумертвом состоянии от страха, говорю: «Хорошо!» Потому что уж очень не хочется отказываться от такой поездки. Лечу в самолете и чувствую, что я сейчас в обморок упаду от ужаса. Прилетел — меня встречают профессора, сажают в машину, везут… Я говорю: «Куда же мы едем? В гостиницу?» А они говорят: «Нет, вы знаете, самолет немного опоздал, поэтому мы едем прямо в университет. Там уже ждут…» Приехали. Сидят аспиранты, студенты, профессора, очень тепло меня встретили… Я им честно сказал: «Я не смог отказаться от поездки и наврал, что буду читать лекции… Но я ничего не знаю. Поэтому… раз уж я прилетел… то я от страха придумал: я буду вам подробно рассказывать свою биографию. Если вас это устроит». Они сказали: «Да-да, устроит…» И я им пятнадцать дней рассказывал. Ну конечно, я им рассказывал не только о себе, вообще о нашей жизни, о том, как я был пионером, школьником, как воевал, как меня ранило, и как я лежал в госпитале…»

Раз уж мы коснулись зарубежных поездок Окуджавы, стоит вспомнить следующее. С тех пор, как в 60-е он впервые получил возможность выезжать за рубеж (сначала это были страны, как тогда называли, социалистического лагеря), в среде диссидентов пошли упорные разговоры о том, что Окуджава — агент КГБ. Особенно упорно на этом настаивал писатель Владимир Максимов. Знавший его И. Окунев вспоминает:

«Максимов, с которым я в свое время был хорошо знаком, вообще изволил говорить много чего, особенно в подпитии. Но ту самую версию о «сотрудничестве» Булата мне он высказал совсем по-другому. Сказал, что КГБ использует его в нужных целях, что своими песнями он помогает выявлять недовольных, настроенных против советской власти. «Они тянутся к нему, потому что в его песнях и стихах видят воплощение своих мыслей и настроений»…

Вступать с В. Максимовым в полемику я не стал. Однако с явлением, которое он имел в виду, мне довелось столкнуться, еще учась на филфаке МГУ. Студенты тогда тоже устраивали домашние посиделки, читали на них свои стихи, нередко фрондерские, обсуждали разные литературные вопросы. Как потом выяснилось, на этих вечерах присутствовали стукачи. Для некоторых, особо «говорливых», участие в таких компаниях кончалось весьма плачевно. Их брали на заметку — и под дальнейшее наблюдение со всеми вытекающими последствиями.

Так что в гипотезе В. Максимова была доля истины. По нему выходило, что Булат с помощью, как сейчас говорят, «менеджеров», содействовал КГБ, помогал выявлять сомнительные «элементы», внедрявшие в сознание молодежи цинизм и неверие в победу коммунизма.