Досье поэта-рецидивиста

All I need — is a way to your heart.
All I think — you are а splendid of God.
All I knew — that you are loving me too.
All my parts are breathing for you.
We will see rise of sun in a sky.
We must do various thousands of try.
We can speak when our lips are so closed.
We shall jump and do every time most.
Can’t you feel broken dreams over fools,
Which replaced just for money and cools?
Earth and clouds are created for us!
Dance with me, oh my flammable jazz!
Something else? Someone’s girls? Someone’s Boys?
Someone’s friends? Something answers and toys?
Not for me! Not for you! Not for us!
We all living in flammable jazz!

Мысли из никуда

Можно быть праведником, не подставляя и первой щеки.

Нет середины — только края.

Помню зло, но за него не преследую.

Снимаю порчу, порчу, расторгаю браки на небесах.

Бывает горе от ума, но чаще ум от горя.

Поэты и писатели — самые циничные существа: создают себе профессию из судеб людских.

Нужно ценить человека, а не оценивать.

Патанатомак

Гражданскому человеку тяжело в трёх местах — в тюрьме, в армии и в морге. Поэтому гражданского в тюремно-армейско-больничном триумвирате сразу видно — бредёт, потупя очи долу, весь в своих мыслях, в мечтах, с надеждой на скорое окончание мучений и благополучное завершение рабочего дня. Арбайтен на зоне и в тылу ещё несёт хоть какой-то налёт романтики. В морге же пылинки романтизма улетучиваются раз и навсегда при первом же посещении секционного зала.

В нашей больнице морг был. Заведовал этим мистическим местом детина ростом под два метра и с пудовыми пунцовыми кулаками. Встречаться мне с ним никогда не приходилось. Но вот настал как-то этот исторический момент. На улице жарища, вентиляция в больнице работает на полную мощность и, естественно, выходит из строя.

— Авария в морге, — безэмоционально произносит женский голос по телефону, и мы с парой электриков выдвигаемся на зов.

Уже на подходе к мертвецкой одинокая мурашка пробежала по всему моему хлипкому бренному тельцу, спрыгнув на коричневый кафель перед железной двустворчатой дверью с полосой в метре над полом, вытертой бортами больничных каталок. Ручка, повернувшись, чуть скрипнула, и навстречу нам выплыл одинокий санитар. Взгляд да и вообще манеры его передвижения повергли меня в лёгкую кататонию.

Вытаращив глаза и повернувшись ко мне правой лишь стороной лица, как птица, одним глазом он бегло осмотрел меня, постепенно приоткрывая рот. Желание покинуть место сие во мне возросло, но долг и особенно желание получить зарплату смирили бушующую стихию и с малообразованными сквернословящими коллегами мы проследовали далее по коридору и скорым шагом вошли в кабинет заведующего патанатомическим отделением.

Приглушённый занавесками свет, фигура человека в белом халате, явно выше среднего роста, восседающего за массивным столом. Торчащие ботинки пятидесятого, не иначе, размера, свисающие кисти ручищ, густая шевелюра. Огромная картина на стене позади эскулапа — какой-то труп в замысловатой позе во мраке ночи маслом. В общем, всё колоритно и концептуально.

При виде меня врач, как и только что увиденный в коридоре санитар, повернул голову налево, вытаращил правый глаз и округлил его, постепенно открывая рот как рыба. — Что случилось? — спросил я, стараясь не думать о содержимом головы человека, представшего предо мною, не раз лицезревшего внутренности таких, как мы.

— В секционном зале… — ответил мужчина, не меняя положения головы и выражения лица.

Открываю дверь, выхожу, по коридору налево, спускаюсь в подвал, электрики за мной, вхожу в секционный зал. Запахи и виды не передать, да и не стоит. Тут же опускаю глаза в пол, зажимаю нос. Подхожу к калориферу. Коллеги разворачивают стремяночку и, водружась на неё дуэтом, принимаются за дело. Мимо проплывают каталка и санитар, запряжённый в неё. Опять немая сцена, округляющийся глаз, человеческое лицо, постепенно превращающееся в воронье, отвисшая челюсть.

«Сумасшедшие! — думаю я и продолжаю поддерживать коллег морально и физически. — В морге других и не встретить».

Ещё один санитар бредёт мимо. Снова знакомая душераздирающая метаморфоза. Внутри меня уже всё клокочет, и желание разорвать халат медбрата на пару частей начинает распалять ранимую психику впервые попавшего в сердце морга. Из-за угла выходит паренёк в белом халате и, проходя мимо меня, снова обращается в подобие курицы, снующей перед голодным хозяином.