Доска Дионисия

— Теперь отец умер, но мой брат тоже стал священником в богатом приходе. У них есть деньги. Они расписали храм в древнерусском стиле и хотели бы где-нибудь купить несколько больших древних икон для иконостаса, чтобы все было в одном духе. Деньги у них для приобретения есть, верующие жертвуют. Брат в Москве никого не знает, попросил меня помочь. Телефон и адрес мне дал один человек в комиссионном магазине картин и бронзы на Октябрьской площади. Я спросила его, где можно достать иконы, он мне продал одну, она оказалась новой, но он дал мне ваш телефон и еще двух коллекционеров: Канаурова — я у него еще не была, и вот этот — он не дал фамилии, сказал, что он писатель и торгует иконами.

Анна Петровна полезла в сумочку, достала записную книжку и прочла телефон и адрес одного крупнейшего иконного воротилы, замешанного уже в нескольких уголовных процессах, но пока что только в качестве свидетеля.

Орловский сразу зло оживился, задергал острым кадыком и пиратской бородкой, откинул с морщинистого лба величественным римским жестом жидкие седоватые кудри.

— Я этого прохвоста знаю. Никакой он не писатель, а просто жулик. В иконах он ничего не понимает, просто накрал в свое время несколько возов и теперь торгует. Он вам такую дрянь за такие деньги всучит, что не очухаетесь. Нет, нет, выбросьте этот телефон и адрес из головы. До меня и до этого старичка из комиссионного вы ни к кому не обращались?

Анна Петровна выразила полное отрицательное недоумение. Орловский о чем-то сосредоточенно подумал, подергал своей изношенной кожей, одетой на лицо, как сморщенный дамский чулок, потом спросил:

— Где вы живете?

Анна Петровна без запинки ответила:

— В Саратове, а в Москве я остановилась у своей подруги. Телефона, к сожалению, у нее нет.

Орловского это не интересовало.

— Где та церковь, где служит ваш брат?

К счастью, Анна Петровна знала молельный дом, где недавно сделали роспись в древнерусском стиле, и священника отца Александра Северцева, который действительно искал старые иконы и обращался в музеи за консультацией. Убедительность той версии, которую она разворачивала перед Орловским, заключалась в том, что она ничего сама не придумывала, а только в свою пользу группировала известные ей факты.

Орловский как-то посерьезнел, успокоился, выпил подряд три рюмки десертного вина, внимательно осмотрел, как будто оценивая, Анну Петровну немного уже спятившими от мании величия выпуклыми водянистыми глазами и спросил мягко, спокойно:

— А когда отец Александр может заплатить наличными, если вы найдете ему нужное?

Анна Петровна, не колеблясь, сказала:

— Деньги брат взял в церкви под расписку и передал мне. Это пожертвования. Если я найду то, что нужно, то могу заплатить сразу. Им нужны иконы для иконостаса — Спаситель, Божья Матерь, Иоанн Предтеча, Николай Угодник — все большого размера и древние, желательно шестнадцатого века.

Глаза Орловского на секунду блеснули алчностью, сверкнула золотозубая улыбка. Ей показалось, что кот молниеносно поймал лапкой в аквариуме золотую рыбку.

— У меня есть несколько хороших досок одного моего друга, он оставил их у меня на комиссию. Это настоящие древние вещи, но стоят они весьма дорого. Это очень ценные вещи, — слово «вещь» он говорил с особым смыслом и очень значительно.

Орловский повел Анну Петровну в темный коридор своей старой московской трехкомнатной с лепными ирисами на потолке квартиры. Всюду был тот же современный «роскошный», смахивающий на номер дома свиданий, уют. В спальне потолок был затянут черной материей с золотыми птичками, арабская мебель дополняла полную картину мещанской роскоши.

Орловский открыл чулан, в который он не пустил Анну Петровну, но она мельком из-за его спины увидела стеллаж, наподобие книжного, с рядами небольших аналойных икон. Кряхтя, Орловский вытащил четыре сравнительно большие доски, завернутые в пленку. Он развернул их. Две были большие, очень хорошо написанные старообрядческого письма Богоматери шестнадцатого века, был и Никола северных писем середины восемнадцатого. Четвертая доска был он — Спас Дионисия с клеймами истории его обретения и истории Спасского монастыря. На трех клеймах очень грамотно были сделаны небольшие пробные окошечки. Промытая живопись сверкала, как драгоценные камни.

Анну Петровну содрогнула дрожь гончей, замершей у волчьего логова. Ее шерлокхолмсовская деятельность достигла цели. «Это у меня, наверно, наследственное, —подумала она, вспомнив, что ее отец во времена Халкин-Гола командовал дивизионной разведкой. — Только бы не показать заинтересованность этому дельцу с манерами провинциального трагика, привыкшего играть Наполеона и на сцене, и в жизни».