К Рождеству разноцветный снежок —
Как неясное чувство начала,
Словно в детстве – на Дальний Восток
Скорый поезд уходит с вокзала.
Пьют безбожники красный кагор.
Воет ветер! Поют серафимы!
И горит путевой семафор
Огоньком от прокопьевской «Примы».
Вдалеке, в разноцветном дыму,
Проплывают огни стройплощадки.
Я смотрю, но ещё не пойму,
Не осилю какой-то загадки.
Инвалид по вагонам ходил,
Пел протяжно про «нашу планету».
Ненароком, но я разучил
Невесёлую песенку эту.
И не даром. А ну, веселей!
Срок настал рассказать без надрыва,
Как от ярких кузбасских огней
Мы достигли морского пролива,
Как приехали в Ванинский порт,
Где не всякому вольному воля,
И взошли, словно в песне, на борт —
К верхней зоне: «Встречай, дядя Коля!»
Мы втроём: мой двоюродный брат,
Я и бабушка – шли на свиданье
Мимо строя собак и солдат
В том порту, что звучит – как преданье.
Пела птица в тюремных часах.
И я крикнул в запретку: «Ворона!»,
Но одёрнул конвойный, казах:
«Не шалить! Здесь особая зона!»
Вот и он… Полосатый такой!
И заплакала бабушка наша:
«Ой, ты горе моё, Боже мой!
Это внуки – Серёжа и Саша…»
Позабыл я, что дядя сказал,
Золотыми зубами сверкая,
Но запомнил картину: причал —
За решёткой – и бездна морская!
Два подростка! Часа через два
Мы сбежали к прибрежному ветру,
И на ветер бросали слова,
Черномора взывая к ответу:
«Выходи!» Но в ответ ни гу-гу.
Только чайки кружили в просторе.
Возле зоны. На том берегу,
Где навек пересолено море.
Мчался поезд «Сибирь – Колыма»
Мимо лагерных вышек вдоль БАМа.
И ревела большая тюрьма:
«Ты прости меня, бедная мама!»
Ты прости… И под сердцем щемит
От обычного, что ли, сюжета.
Словно море со мной говорит.
Хорошо, что не надо ответа.
Художник