Доспехи из чешуи дракона

На довольно большом пространстве нижней части карты виднелись жирные точки. Их было более пятидесяти, притом основная масса сконцентрировалась на маленьком участке местности, между тремя густо населенными пунктами: фортом «Авиота», деревней Задворье и замком графа Лотара, где проживало, по скромным подсчетам составителя, более тысячи человек. Деревни Велесье, Гажерье, Ольцовка, а именно они были обозначены как укрепленные пункты, находились внутри спонтанно возникшего из клякс треугольника. Плотность черных точек вверх по карте была значительно ниже, и вот что странно: точки, обозначавшие участок проклятой земли, выстраивались в извилистую линию, ведущую лесами, топями да горами, то есть труднодоступными для людей местами, к Тарвелису. При первом же взгляде на пожелтевший, измятый лист бумаги складывалось впечатление, что кто-то метил маршрут. Преподобный отец Патриун из Миерна, составивший карту собственными руками, хмурился над ней не первую ночь и точно знал, что это именно так.

Земельная гниль, черная жижа или проклятая земля, назвать это явление можно как угодно, была чем-то вроде ворот или мистических порталов, существование которых и Единая, и Индорианская Церкви отрицали. Она давала возможность тварям – исчадиям ада – появляться ночами на поверхности, а затем, когда всходило небесное светило или острый меч обычного воина отрубал омерзительную голову чудовища, растворяться, превращаться в жижу и утекать обратно, под землю. Преподобный отец был уверен, что каждую ночь его солдатам и слугам графа Лотара приходилось иметь дело с одними и теми же тварями. Святая вода, в которой стало к концу первой недели осады омываться оружие индорианского воинства, и освященные Единой Церковью мечи с доспехами рыцарей на службе у графа хоть как-то спасали положение, не все твари возвращались под землю, примерно треть убитых монстров не смогли разложиться и утечь обратно.

Количество нападавших на деревни возле замка тварей постепенно уменьшалось. Две ночи назад возле Ольцовки появилось лишь восемь чудовищ. Отец Патриун надеялся, что это конец, что им удалось одолеть богомерзких созданий, не только убивавших все живое, но и осквернявших гнилью все, к чему прикасались их нечестивые лапищи, однако прошедшая ночь повергла священника-миссионера в отчаяние. На штурм походного укрепления, построенного на месте загнившей деревни, пошло не пять, как предполагалось, не десять иль двадцать тварей, а более ста. Защитники понесли серьезные потери, гарнизон уменьшился на треть, и если бы не пять рыцарей и около трех десятков наемников, прискакавших им на помощь из замка, то филанийским индорианцам вряд ли удалось бы удержать маленький пятачок неоскверненной земли за частоколом.

Этим полуднем в Ольцовку пришли остатки отряда из Велесья, эта ночь должна стать последней для обезлюдевшего Гажерье. В отряде из-за ушедшего на правобережье миссионерского корпуса осталось слишком мало людей, чтобы распылять силы. Собравшись вместе, они еще могли надеяться удержать Ольцовку, хотя что-то подсказывало святому отцу, что примерно через час он поднимется на стену в последний раз. Если им даже и удастся продержаться неумолимо наступающую ночь, то утром ему придется отдать приказ спалить походный лагерь и двинуться под защиту стен замка, который наверняка тоже вскоре падет. Появление целого полчища нежити вместо разрозненных групп могло означать лишь одно: к тварям подошло подкрепление и, скорее всего, с реки. А иначе зачем проклятому колдуну было портить земли возле побережья? Почему чудовища сразу не появились в большем количестве?

Склонившегося над картой отца Патриуна мучили сомнения. Любая, пусть даже самая правдоподобная догадка оставалась всего лишь предположением, а истину…истину не знал никто, разве что сам колдун, обладающий силой, с которой еще никто из индорианских миссионеров не сталкивался. Именно по этой причине над пограничным фортом и возник знак вопроса. Священник чувствовал, что его защитники, отказавшиеся две недели назад принять помощь иностранных миссионеров, бесславно погибли, чувствовал, но точно не знал, и поскольку в силу выбранного жизненного поприща должен был быть оптимистом, то надеялся на лучшее…

– А ты все над картой колдуешь? Лучше б над златом чах, и то приятней! – почти одновременно со скрипом двери раздался оглушающий бас.