Доспехи из чешуи дракона

Однако это было не самое худшее. А вот когда из леса выскакивают вооруженные люди без знаков различий, с небритыми рожами и требуют остановиться, вот это называется настоящее переживание. К счастью, бродяга не потерял навык убедительно лгать. Он рассказал лесной компании слезливую историю о смертельно больном братце, которого он везет к старой, выжившей из ума, но еще не утратившей навыки целительства знахарке. Горемыка поведал, что карета не его, а купца, у которого он ходит в слугах. А затем, когда четверо из шестерых бандитов закинули за спину луки, бродяга поплакался, как тяжко ухаживать за больным, то мечущимся в бреду, то мнящим себя королем, то уподобляющемся собаке, метящей территорию, и поэтому обмазывающим всех встречных соплями и кое-чем похуже. Ему поверили, в особенности после того, как один из небритых мужиков открыл дверцу кареты, и глазам изумленных разбойников предстал весьма убедительно разыгрывающий из себя идиота Семиун, поковырявшийся в носу, а затем потянувший к ним перепачканный слизью пальчик. В общем, их отпустили, причем главарь пожалел Шака настолько, что даже под недовольный ропот товарищей пожертвовал на лечение убогого братца несколько медяков.

Вот так вот путники и развлекались в течение двух часов, пока не достигли корчмы, в которой решили остановиться. Обветшалый домишко, более напоминающий сарай или хлев, нежели пристойное питейное заведение с девками да драками, подошел им по двум причинам. Во-первых, оба проголодались настолько, что уже стали заглядываться на козу, пасущуюся на обочине, а во-вторых, посетителей в придорожном трактире почти не было, разве что парочка оголодавших крестьян, погруженных в свои тяжкие думы и совершенно не склонных лезть в чужие дела да чесать кулаки. Кухня была не очень, вино кислятина, но зато подавали свежее молоко, большую редкость в этих краях, граничащих с деревнями, где бушевал мор.

Путники уселись за наиболее чистый стол, терпеливо дождались, пока им принесут еды, утолили первый голод и только затем начали разговор, на котором любознательный Семиун так настаивал.

– Ну, давай, бреши, только очень не ври! – произнес лекарь, залпом опустошив третью крынку с молоком и вытирая белую жидкость с подбородка рукавом.

– Так брехать или правду рассказывать? – рассмеялся Шак, поразившийся комичности момента: юнец, у которого в полном смысле молоко на губах не обсохло, настойчиво требовал выложить правду о жизни.

– Ты меня понял, и не надо смеяться, а то и сам поржать могу…потом не возрадуешься! – огрызнулся юноша.

– Да рассказывать, в общем-то, особо и нечего, – пожал плечами бродяга, не воспринявший угрозу всерьез. – Легенд о чудищах много по свету бродит: одни глупые да смешные, другие глупые да страшные. Вот если только их все вместе собрать, обмыслить как следует, вот тогда какую-то пользу для себя извлечь и можно.

– А ты, значит, извлек?

– Угу, – кивнул Шак и между делом запустил в рот пригоршню редиски. – Я по королевству много скитался, да и в чужие земли иногда забредал. Много всякого слыхивал, так что долгими вечерами в лесу возле еле тлеющего костра часто о всяком страшном мозговал и кое-что для себя открыл. Как ты мог убедиться на собственной шкуре, открыл правильно и крупицы знания из кучи навоза все же извлек. Вероятно, не все, но больше не получилось…

– Не тяни, говори, кто такая эта сувила? Про оборотня не надо, я и сам кое-что о перевертышах слышал.

– Слышать-то слышал, да явно не все, но насиловать твои уши не буду, тем более что эти злыдни всегда среди людей обитают, и что человеку смерть приносит, то и зверя упокоит, а большего-то нам знать о них и не надо…– не стал упорствовать Шак и перешел к рассказу о главном, о том, что так взволновало юношу: – О сувилах я впервые услышал три года назад в портовом кабаке. Тогда я по побережью скитался. Там хорошо, пищи много, прямо на деревьях растет, а созреет, сама под ноги падает, знай подбирай да жри. Но уж больно климат паршивый, жарко и ветра настырные с моря дуют…Так вот, извини, что отвлекся. Конечно, моряки, когда на землю сходят, в кабаках живут и многого всякого треплют, особенно если девок смазливых поблизости нет и заняться нечем. Верить им – себя не уважать. Но старик, который мне о тварях поведал, был трезв, да и не стал бы впустую языком молоть. Его бриг без команды в порт пришел, он единственный уцелел, когда сувилы ночью из волн появились и всю команду его пережрали.

– И что же тебе поведал просоленный и продутый ветрами морской волк? – в голосе Семиуна послышалась ирония.