Досталась нам эпоха перемен. Записки офицера пограничных войск о жизни и службе на рубеже веков

Интересно получился развод у моего товарища. Перед окончанием академии его жена заявила, что больше на линейку (на государственную границу) не поедет. Если он останется в Москве, то она будет с ним жить, если нет — то развод. Деваться некуда, доложил по начальству создавшуюся ситуацию. Слушатель был примерного поведения и учебы, поэтому руководство не стало применять к нему меры воздействия. Действительно не за что. Развелись. Через два месяца он познакомился с другой девушкой и женился. А у новой жены папа оказался немалый начальник в Минобороны. И оставили парня служить в Московском пограничном округе. Не у всех тесть начальник, у некоторых и простой рабочий бывает.

Компартия всегда исповедовала один принцип, традиционный для России — судить не по закону, а по совести. В зависимости от того, какая совесть у судьи.

Вспоминается мне случай разбора дела моего товарища по службе на Дальнем Востоке. Начальника связи отряда. Вследствие ошибки писаря, не проведшего по учетам акт на списание семи килограммов спирта, связиста обвинили в хищении спирта. На складе оказался как бы излишек в семь килограммов, так как акт не был внесен в учеты. Приехала группа из политотдела округа, завели персональное дело.

Всем офицерам это дело представили так, что человек, занимающий серьезную должность, оказался расхитителем казенного имущества на огромную сумму. С военным имуществом делают так. Ложка алюминиевая стоит, например, пятнадцать копеек. С учетом кратности раз в двадцать она уже стоит три рубля. Десять алюминиевых ложек — уже тридцать рублей, а это сумма, за которую можно привлекать к уголовной ответственности. То есть, за один рубль пятьдесят копеек можно сесть лет на пять (Да здравствует советский суд — самый гуманный суд в мире!). А килограмм спирта стоил рублей десять (на эти деньги в ресторане можно было поесть и выпить, как следует). С кратностью и коэффициентами по спирту получилось, что человек как бы украл машину «Жигули», она тогда стоила семь с половиной тысяч рублей. Доказательства невиновности в расчет не принимались. Акт о списании спирта, находящийся в деле рассматривался как отягчающее обстоятельство. Усугубляло положение и то, что мой товарищ упорно не признавал своей виновности, что задевало приехавших партработников. Признай вину, раскайся, пообещай, что больше не будешь этого делать, признай себя преступником, и дело ограничится взысканием с занесением в учетную карточку. А нарушитель партийного спокойствия держался как коммунист на допросе в гестапо.

Фактически ему предлагали пойти на сделку со следствием, как это модно в американском правосудии и становится модным и у нас. На тебя вешают дело, если ты не признаешь вину, то тебя осудят по максимуму, если ты даже не виновен. Но если ты признаешь вину, то есть возьмешь на себя не тобою совершенное преступление, то это будет считаться сделкой со следствием и тебе снизят наказание. То есть отсидишь меньше, чем если бы ты оставался до конца честным человеком.

В отношении виновных это, может быть, и справедливо, но в отношении невинных людей это ничем не лучше сталинизма и его массовых репрессий против собственного народа.

Заместитель начальника политотдела округа в приватной беседе с членами партийной комиссии размышлял, как бы моего товарища побольней ударить, чтобы всем коммунистам страшно стало. Речь шла, ни много ни мало, об исключении из партии.

Молодые коммунисты, не знающие сути дела, в большинстве своем стояли за исключение из партии. В совокупности с теми, кто уже страдал по партийной линии и боялся выступать с собственным противоположным мнением, они могли составить те две трети, необходимые для принятия решения.

Пришлось нам, среднему возрасту, броситься в атаку за своего товарища. Начинали с самой нелицеприятной критики и предлагали наложить самое строгое взыскание с занесением в учетную карточку. Молодых коммунистов я призывал к тому, чтобы они подходили к рассмотрению дела не только как коммунисты, но как люди, анализируя, что случится с человеком после исключения его из партии. Это конец всему. Призывал встать на его место, когда у человека нет ни одного защитника, а в зале одни враги.

Партийная принципиальность в данном деле равносильна неправедному суду. Мы не суд, но по нашему решению будут приняты административные меры. Да, и по моей рекомендации товарищ все-таки покаялся. Стыдно было мне, стыдно было ему. За то, что кривили душой, как в годы репрессий. А что делать? Мой друг, сосед, семья, двое детей, жена не работает, он один в семье кормилец. Исключают из партии, автоматически снимают с должности и увольняют из войск с волчьим билетом, обвинив в хищении материальных ценностей (излишки на складах приравнивались к хищению). Пенсии нет, на работу не устроишься, а выживать в этих условиях надо.

Добились мы наложения на него партийного взыскания. До сих пор стыдно. Будь это 1937 год, получилось бы, что мы своими руками расстреляли товарища, офицера, с которым вместе служим. Честнейшего человека, прекрасного отца и авторитетного командира.