Достало! или Крепкое женское плечо

Я старалась вспомнить, как начинались наши отношения с Робом, чтобы попытаться найти разницу между ними и историей Сары и ее мужа, ту разницу, которая помогла бы мне вновь поверить в то, что у нас все будет хорошо. Я хотела твердо убедиться в том, что у нас все иначе. Мы с Робом начали встречаться в старших классах. Когда нам было по семнадцать лет, наши общие друзья пригласили нас на свадьбу. Само собой, мы должны были что-то подарить, и уже тогда выбирать подарок пришлось мне. Я купила вафельницу, красиво упаковала ее и подписала открытку от нас обоих. Пока мы ехали в машине на свадьбу, воздух дрожал от напряжения. Роб ужасно нервничал из-за того, что мы были приглашены как пара, хотя он и не говорил этого вслух. Но я обо всем догадалась сама, потому что он все время молчал и не захотел взглянуть ни на меня, ни на наш общий подарок. Напряжение в машине становилось просто удушающим. Когда он украдкой бросил взгляд на коробку с подарком, я спросила, не хочет ли он узнать, что внутри. Он ответил, что ему все равно. Я закатила глаза и спросила, может, мне стоит вовсе вычеркнуть его имя на этой дурацкой открытке. Я знала, что он ненавидит подписывать открытки. А потом, спустя время, я раскритиковала его за то, что он подарил мне на День святого Валентина пустую открытку. Он расстроился. Я все сгладила. Конечно, в то время я не была такой опытной в области эмоциональной самоотдачи, как сейчас. Но даже тогда я, сама того не ведая, уже начала осваивать, что это такое.

Пока мы ехали домой, Роб долго рассуждал о том, что он против института брака и что он вполне уверен в том, что никогда не женится.

«А я бы хотела когда-нибудь выйти замуж», – сказала я как бы между прочим, вонзая каблуки в потрепанный коврик под ногами. Я пристально смотрела на бегущую дорогу.

Я часто шутила, что мы не знали, во что ввязывались, когда поженились в возрасте двадцати лет. Я мысленно вернулась к тому времени. Или, может быть, мы знали? Он был не из тех, от кого можно ожидать романтических ухаживаний. Я была не из тех, кто отказывается от желаемого. С тех пор ничего не изменилось. И если тогда у меня было хотя бы слабое представление о том, как мы, две личности, сможем идти по жизни рядом или взаимно дополнять друг друга, то ни в семнадцать, ни в двадцать лет я не отдавала себе ни малейшего отчета в том, какой груз ответственности мне придется взвалить на свои плечи, и в том, как эта проблема будет видоизменяться на протяжении нашей взрослой жизни. На самом деле я отчетливо помню, что покупка вафельницы тогда была для меня сущим весельем. Это была игра во взрослую жизнь. В те времена сама мысль, что мы можем покупать подарки от нас двоих до конца наших дней, доставляла мне невероятное удовольствие, потому что ставить наши имена рядом друг с другом мне казалось безумно романтичным. Я была воспитана таким образом, что должна была расценивать эмоциональный труд как нечто по сути своей романтичное и в то же время достойное взрослого человека. А я, будучи совсем молодой девчонкой, отчаянно хотела быть и романтичной, и взрослой. Наша общая открытка, приложенная к той вафельнице, была аналогична нацарапанной в школьном альбоме надписи «миссис Джемма Хартли». Только открытка вызывала во мне даже больше трепета, потому что ее можно было не прятать от других, как надпись в альбоме. По сути, я могла бы сунуть эту открытку в его обескураженное лицо. Это был тонкий намек на то, каким может быть наше будущее.

В то время я не понимала, что это именно мне следовало бы испугаться больше, чем ему. Я могла бы предвидеть, каким станет наше будущее, если я возьму на себя покупку подарков и открыток от нас обоих. Так же моя мама, тети и бабушки поступали в своих семьях. Я наблюдала, как эти женщины собирались вместе, чтобы распланировать совместные праздники или каникулы. Как они накрывали на стол, как они принимали решения и как они всегда следили за тем, чтобы все без исключения, начиная с уборки и заканчивая уроками, было выполнено. У меня была возможность посмотреть на эмоциональную самоотдачу как на ряд поступков, поддерживающих любовь в семье. И их мужья небезосновательно любили и уважали их за это. Тогда мне казалось, что ради любви можно сделать все что угодно, по крайней мере, это было справедливо для женщин. И как мечтающий о любви подросток, не имеющий ни малейшего представления о реальной жизни, я считала, что отдавать все что угодно во имя любви, бесспорно, того стоило. Я не могла и подумать, что когда-то буду так раздражаться, подписывая нашими именами и именами наших детей сорок рождественских открыток. Меня семнадцатилетнюю сама мысль об этом привела бы в неописуемый восторг.