Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга

Но годы смягчают воспоминания, а мне понадобился совет. Итак, мы с близнецами отправились на поиски этой планеты в «Доре», используя координаты и траекторию, которые давным-давно записал еще Энди. Траектория слегка изменилась, но за две тысячи лет звезда далеко не улетит; мы обнаружили ее.

И больше никаких хлопот. Я самым серьезным образом предупредил Лор и Лаз о том, что здесь очень опасно. Они выслушали меня и словно обрели иммунитет к этому месту, как я; у них не возникло желание обменять свою личность на псевдобессмертие. Они даже развлеклись; планета оказалась прелестной. Ничего не изменилось, это был один огромный парк.

Поначалу я только вышел на орбиту, поскольку и планета, и ее обитатели обладают силой, которую люди не в состоянии постичь. Все было, как и в последний раз: в «Дору» явился призрак существа из Малого Народца и пригласил нас спуститься на поверхность. На сей раз он называл меня по имени – оно прозвучало у меня в мозгу, потому что они не пользуются устной речью, – и признался, что он является Мэри Сперлинг. Это меня шокировало, но было хорошей новостью. Правда, она, то есть оно, общалось со мной лишь с легким удовольствием, не обнаруживая интереса, как будто я был не старый друг, а незнакомец, помнящий все, что знал этот прежний приятель.

– Понимаю, – проговорил компьютер. – Нечто вроде нас с Минервой?

– Да, дорогая… за исключением того, что в самый первый день своего существования ты обладала более определенной личностью, чем это существо, называвшееся именем моей старой приятельницы. И за последние три года твоя личность определялась все более и более.

– Спасибо, молодчина, не сомневаюсь, что ты всем девушкам это говоришь.

– Возможно. Но помолчи, дорогая. Впрочем, рассказывать особенно нечего, Джастин. Мы пробыли там несколько дней и вместе с Дорой беседовали с Малым Народцем о теории пространственно-временного поля, а близнецы краем уха слушали, но в основном наслаждались этой туристической поездкой. Но когда «Новый фронтир» возвратился оттуда на Землю – ты ведь не забыл? – там осталось около десяти тысяч человек.

– Одиннадцать тысяч сто восемьдесят три, – поправил я, – в соответствии с записями в журнале «Нового фронтира».

– Значит, это число занесено в журнал? Вообще-то было больше, потому что запись в журнале мы сделали, подсчитав тех, кого не смогли обнаружить. К тому же с ними остались незарегистрированные дети, ведь мы пробыли там достаточно долго. Но не важно, сколько их там было, пусть даже ровно десять тысяч. Как по-твоему, сколько их могло стать через две тысячи лет?

Я прикинул.

– Примерно десять в двадцать второй степени – но это смешно. Я бы ожидал какого-то стабильного оптимума – скажем, десять в десятой степени или мальтузианской катастрофы через семь или восемь столетий.

– Джастин, там не оказалось никого. Не было даже признака того, что там некогда обитали люди.

– Что с ними случилось?

– А что случилось с неандертальцем? Что бывает с побежденным чемпионом? Джастин, какой толк сопротивляться, если тебя превосходят настолько, что нет даже смысла бороться? Малый Народец обитал в идеальной утопии: ни борьбы, ни соревнования, ни проблем перенаселения, ни бедности – они жили в идеальной гармонии со своей прекрасной планетой. Рай, Джастин! Малый Народец воплотил все то, о чем мечтали философы и религиозные деятели, все, к чему они призывали человечество.

Возможно, они действительно совершенны, Джастин. И представляют собой то, что может получиться из человеческой расы через… миллион лет. Или десять миллионов.

Но когда я говорю, что такая утопия пугает мня, что она несет смерть человеческим существам и что Малый Народец, похоже, избрал тупиковый путь, я не стараюсь принизить их. О нет! Они куда больше меня понимают в математике и науке – иначе зачем мне было бы консультироваться с ними? Я не могу представить себе, как с ними воевать, потому что никакие сражения невозможны – они заведомо превосходят все, что мы можем им противопоставить. Ну а если бы они сочли нас несносными, не могу даже представить себе, что могло бы случиться с нами – да и не хочу представлять. Но пока мы не лезем в их дела и не претендуем ни на что из того, что им нужно, опасности я не вижу. Так мне кажется… Впрочем, чего стоит мнение старого неандертальца? Я понимаю их примерно в такой же степени, в какой наш котенок понимает астронавигацию.

Не знаю, что произошло с оставшимися говардианцами. Быть может, кто-то сумел ассимилироваться, как Мэри Сперлинг. Я не спрашивал, потому что не хотел знать. Кое-кто, должно быть, погрузился в апатию, переев тамошнего лотоса, и умер. Едва ли люди там размножались – впрочем, возможно, некоторых содержали в качестве домашних животных. Если так, то я не хочу знать, что и как там происходило. Я получил то, что хотел, – мнение мое о математических странностях физики поля подтвердилось, – а потому забрал своих девиц и улетел.

Но прежде чем оставить планету, мы облетели ее и засняли ее поверхность, а когда вернулись, отдали пленки Афине для исследования. Тина!