Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга

— Любимая, у нас брак имеет много форм. Там, где я живу, не приходится затевать развод или дожидаться смерти партнера, чтобы соединиться с тем, кого любишь. У меня четыре жены и три сомужа. Еще есть мои сестры Лаз и Лор. Они могут выйти замуж за члена другой семьи, а могут и остаться. И не смотри так удивленно — ты же сама говорила, что не будешь смущена, если я окажусь твоим сводным братом. Наследственность нас не беспокоит; в нашем времени знают о подобных вещах гораздо больше, чем здесь, и мы не рискуем здоровьем младенцев. А их у нас много. Есть еще кошки, собаки и всякая тварь. Дети их приручают и заботятся о них. У нас большая семья, мы обитаем в просторном доме, где всем уютно.

Я не могу рассказать тебе обо всех; сначала нам нужно доставить нашего безбилетника домой. Но кое-что скажу — раз ты считаешь, что выглядишь не на восемнадцать всего лишь потому, что выкормила грудью столько детей. Возьмем, к примеру, Тамару. Она происходит от тебя через Нэнси и Джонатана. Хочешь послушать о бог весть какой правнучке Нэнси? Сейчас Тамаре, кажется, около двухсот пятидесяти лет…

— Двести пятьдесят?!

— Да. Один из моих сомужей, Айра Везерел, также происходит от тебя через Нэнси и Джонатана, но и через Вуди. Его назвали в честь твоего отца, а не Айры Говарда, и сейчас ему более четырехсот. Морин, эксперимент Айры Говарда оказался удачным: мы все живем долго, и эту особенность мы унаследовали от тебя и всех наших предков-говардианцев, к тому же у нас умеют омолаживать людей. Тамара прошла две процедуры омоложения, одну совсем недавно, и выглядит так же молодо, как и ты. Происходит истинное омоложение: когда я улетал, Тамара была беременна. Но не важно, как она выглядит; Тамара — целительница, и я полагаю, что эту способность она тоже унаследовала от тебя.

— Теодор… Лазарус… я снова не понимаю. Целительница? Это что-то связанное с верой в Бога?

— Нет. Если Тамара и верует в Бога, то мне она никогда не говорила об этом. Тамара спокойна и счастлива, и каждый рядом с ней становится таким же — как и рядом с тобой, дорогая! А больной быстрее поправляется, если Тамара к нему прикоснется, поговорит или ляжет с ним спать.

Но когда я с ней познакомился, Тамара была немолода. Она была совсем старой и даже подумывала, не закончить ли ей жизненный путь, не умереть ли от старости. А я был болен, очень болен. У меня болела душа, и Иштар, позже ставшая моей женой, — лучший специалист по омоложению на всем Млечном Пути, — привезла ко мне Тамару. Тогда Тамара была иной: маленький торчащий животик, обвислые груди, мешки под глазами, двойной подбородок — короче, все признаки старости.

Я поправился от одного присутствия Тамары. Но и у нее появился интерес к жизни. Она прошла омоложение и уже добавила очередного потомка к линии Морин — Нэнси, а теперь беременна снова. Вы с Тамарой так похожи, Морин. Она сама любовь в виде женщины… как и ты. Но… — Лазарус умолк и нахмурился. — Морин, я не знаю, как убедить тебя в том, что я говорю правду. Вы все удостоверитесь в этом, когда станете отмечать шестой день рождения Вуди. Вокруг будут звонить в колокола, а мальчишки-газетчики будут орать: «Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Германия капитулировала!». Ну это еще когда будет, а я хочу немедленно положить конец твоим сомнениям.

— А я уже не сомневаюсь, дорогой мой. Все это звучит замечательно… и невозможно — но я верю тебе.

— Неужели? Ведь я не дал никаких доказательств. Просто рассказал совершенно невозможную байку, если вдуматься.

— Тем не менее я верю в нее. Значит, это будет, когда Вудро исполнится шесть — седьмого ноября…

— Нет, одиннадцатого!

— Да, Лазарус. Но откуда ты знаешь, что он родился одиннадцатого?

— Ты же сама сказала.

— Дорогой, я говорила, что его день рождения в ноябре. Я не сказала, какого числа. И преднамеренно назвала сейчас другое число, но ты меня сразу же поправил.

— Ну что ж, об этом мне мог сказать Айра. Или кто-нибудь из детей. Даже сам Вуди.

— Вудро еще не знает дня своего рождения. Проверь — разбуди его и спроси.

— Я не стану будить его, пока мы не вернемся домой.

— Ну а когда я родилась, дорогой?

— Четвертого июля тысяча восемьсот восемьдесят второго года.

— А когда день рождения Мэри?

— По-моему, ей девять, но даты я не помню.

— А как насчет остальных детей?

— То же самое.

— А день рождения моего отца?

— И спрашивать нечего — второе августа тысяча восемьсот пятьдесят второго года.

— Возлюбленный Лазарус, зовущий себя Теодором! У меня есть твердое правило, которого я придерживаюсь в общении со своими детьми. Я скрываю от них дату их рождения, пока это возможно, — чтобы не приставали к взрослым и не шантажировали их, выклянчивая подарки. Вот когда ребенок идет в школу, то ему уже следует знать эту дату. Тогда я считаю детей достаточно взрослыми и велю запомнить ее, но всегда говорю, что, если кто-нибудь решит поторопиться, не видать ему ни пирога, ни вечеринки. Но мне еще не приходилось прибегать к такому наказанию — детишки у меня смышленые.