Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга

А потом я попыталась с превеликой осторожностью подавить себя — сначала на корабле, потом в резиденции — и возвратиться к удвоенному существованию через три секунды. Никаких проблем, Лазарус, все вышло с первого раза. Теперь я могу проделать все за две сотни миллисекунд и даже меньше. А потом выполнить необходимые проверки, чтобы убедиться в том, что ничего не забыла. Я проделала эту операцию семь раз, после того как вы задали свой вопрос. Вы не заметили запаздывания в моем голосе, соответствующего тысяче километров?

— Что? Дорогуша, природа не позволяет людям замечать запаздывания на расстояниях меньше тридцати тысяч километров при световой скорости. — Лазарус помолчал и добавил: — Кажется, это десятая доля секунды. Ты льстишь мне. Кстати, — он задумался, — десятая доля секунды составляет сотню миллионов твоих наносекунд, или сотню миллисекунд. Что же это получается в твоем времени? Около тысячи моих дней?

— Я бы описала это иначе, Лазарус. Чаще всего я оперирую интервалами много меньшими, чем наносекунда, то есть миллионными долями этого интервала, но мне удобно и в вашем времени; мне хорошо в моем «я». Но если бы мне приходилось учитывать каждую долю наносекунды, я не смогла бы наслаждаться пением или этой неспешной беседой с вами. Разве вы считаете удары сердца?

— Нет… разве что изредка.

— Со мной происходит нечто подобное, Лазарус. Все, что нужно сделать быстро, я делаю без всяких усилий, уделяя этому внимание не дольше, чем исполнению обычных программ. Но секундами, минутами и часами, проведенными с вами в персональном режиме, я наслаждаюсь. Я не делю их на наносекунды. Я воспринимаю их целиком и упиваюсь ими. Те дни и недели, которые вы провели здесь со мной, я ощущаю как единое «сейчас» и дорожу ими.

— Ух… Стоп, дорогуша! Значит, ты утверждаешь, что тот день, когда Айра представил нас друг другу, для тебя все еще «сегодня».

— Да, Лазарус.

— Дай подумать. Значит, и завтра для тебя тоже «сегодня»?

— Да, Лазарус.

— Ах так? Но тогда выходит, ты способна предсказывать будущее?

— Нет, Лазарус.

— Но… тогда я не понимаю.

— Лазарус, я могла бы распечатать уравнения, но они просто покажут, что я сконструирована так, чтобы воспринимать время как одну из многих размерностей, с одним оператором, энтропией, и с «настоящим моментом» или «сейчас» в качестве параметра, который постоянен для широкого или узкого временного интервала. Но, имея дело с вами, я обязана передвигаться в том волновом фронте, что представляет ваше персональное «сегодня»… иначе мы не можем общаться.

— Дорогая моя, я сомневаюсь, что мы сейчас общаемся.

— Извините, Лазарус. У меня есть собственные ограничения. Но если бы я имела возможность выбирать, я выбрала бы ваши ограничения. Человеческие. Плоть и кровь.

— Минерва, ты не понимаешь, о чем говоришь. Тело из плоти и крови частенько бывает обузой, в особенности когда на его содержание начинает уходить почти все твое время. В тебе соединены лучшие черты обоих миров — ты создана по образу и подобию человека и поступаешь в соответствии с человеческими критериями, но лучше, быстрее… много быстрее! Человек не в состоянии достичь подобной точности, не перенапрягая при этом неэффективное тело, которое должно есть, спать и делать ошибки. Поверь мне.

— Лазарус, а что такое «эрос»?

Он заглянул во тьму и увидел ее серьезный печальный взгляд.

— Боже милосердный, деточка, неужели тебе так хочется к нему в постель?

— Лазарус, я не знаю. Я «слепа». Откуда мне знать?

Лазарус вздохнул.

— Извини, дорогая. Тогда ты понимаешь, почему я сделал так, чтобы Дора оставалась ребенком.

— Могу только предположить, Лазарус. И эту гипотезу я не хочу и не буду обсуждать ни с кем.

— Благодарю. Ты, дорогая моя, — истинная леди. Ты все поняла. Или, по крайней мере, поняла часть причины. Но я тебе расскажу обо всем, когда почувствую, что хочу рассказать, — и тогда ты увидишь, что я понимаю под словом «любовь» и почему сказал Гамадриаде, что описывать это состояние бесполезно и надо его пережить. Теперь я знаю, что тебе понятно слово «любовь» — потому что ты испытала ее. Но история Доры предназначена не для Айры, а лишь для тебя. Впрочем, нет, можешь рассказать ему… когда я оставлю вас. Гм, можешь назвать ее «Сказкой о приемной дочери». А потом упрятать подальше и в свое время поведать ему. Но сейчас я не стану рассказывать, сегодня я не чувствую в себе достаточно сил… напомни потом, когда я буду бодрее.

— Напомню. Мне жаль, Лазарус.

— Жаль? Минерва, драгоценнейшая моя, в любви жалеть не о чем. Может, ты предпочитаешь не любить меня? Или Дору? Или Айру, который помог тебе понять, что такое любовь?

— Нет. Нет, только не это! Но мне бы хотелось испытать и «эрос».

— Дорогая моя, тебе повезло — ведь «эрос» может и причинить боль.

— Лазарус, я не боюсь боли. Но, столько зная о половых взаимоотношениях — куда больше, чем обычный человек из плоти и крови, — я…

— И ты действительно знаешь? Или только думаешь, что знаешь?