Достаточно времени для любви, или жизнь Лазуруса Лонга

– Да, ты хочешь меня. Бог свидетель, я тоже хочу тебя. Но несмотря на все твои смелые рассуждения, думаю, ты не сделаешь этого. Потому что потом захочешь признаться во всем мужу. И если ты признаешься – вы оба станете несчастными, а я не хочу расстраивать капитана Смита; он хороший человек. Даже если ты будешь молчать, все равно как-нибудь выдашь себя. Конечно, ты любишь меня – немножко, – но его ты любишь сильнее, гораздо сильнее. Я в этом уверен. Значит, все это к лучшему, правда?

Миссис Смит помолчала, а потом сказала:

– Теодор, вези меня к каштану.

– Нет.

– Почему же нет, дорогой? Я должна доказать тебе, что люблю и не боюсь тебе отдаться.

– Морин, конечно, у тебя хватит смелости. Но ты будешь нервничать и волноваться, бояться, что Вуди проснется. Ты любишь Брайана. Все эти милые интимные штучки, о которых ты говорила, лишь подтверждают это.

– Но разве в сердце моем не хватит места для обоих?

– Хватит. Ты любишь десятерых, которых я знаю. И не обделишь еще одного. Но я люблю тебя, а потому не хочу требовать от тебя ничего такого, что могло бы воздвигнуть стену между тобой и мужем. Или причинить боль, когда вы станете признаниями разрушать эту стену. Любимая, я хочу твоей любви больше, чем тебя... твоего сладкого тела.

Она немного помолчала.

– Теодор, я должна рассказать тебе кое-что о себе и о муже. Нечто весьма личное.

– Не надо.

– Я должна это сделать. Должна. Только, пожалуйста, прикасайся ко мне, пока я буду говорить. Не говори ничего, только прикасайся... близко... интимно, словно к нагой, а я буду раздеваться... словами. Прошу тебя.

* * *

Лазарус положил свободную руку на бедро Морин. Она подняла юбку, раздвинула ноги и, прижав к себе его руку, прикрыла юбкой, а потом заговорила ровным спокойным голосом:

– Теодор, возлюбленный, я люблю Брайана, и Брайан любит меня, и он знает все обо мне. Я могла бы сохранить наш секрет навеки, чтобы не ранить его, и знаю, что он способен сделать то же самое ради меня. Я должна рассказать тебе о нашем разговоре. Это было перед тем, как он уехал в Платтсбург... Теодор, мне придется воспользоваться "постельными" словами, поскольку обычные не обладают необходимой силой.

В эту последнюю ночь мы были в постели и наша близость только что закончилась: я еще обвивала его, как локон – завивочные щипцы, а он был глубоко внутри моего тела. "Разведи ножки", – сказал он (так он зовет меня в постели), – я не стал продавать "рео", чтобы не связывать тебя. Если хочешь ездить, купи форд – на нем легче учиться". Я сказала ему, что не хочу ездить и подожду, пока он вернется домой. Он ответил: "Все правильно, "горячий передок"..." Это тоже мое ласковое прозвище, и Брайан очень любит его. "Все правильно, но все-таки купи, если захочешь. Возможно, тебе понадобится машина, пока меня не будет. Впрочем, машина – дело второстепенное. С тобой остается отец, и это очень хорошо. Но не позволяй ему командовать собой. Он будет стараться сесть тебе на шею – он не может иначе, это в его природе. Но ведь у тебя такая сильная воля. Сопротивляйся – и он станет уважать тебя за это. А теперь главное, "милые грудки"..." И это прозвище я тоже люблю. Теодор, хотя они уже вовсе не милые – и не перебивай меня! Так вот: "..."милые грудки", скорее всего ты не беременна; обычно ты так быстро не залетаешь. Если нет, продолжим, когда я вернусь из Платтсбурга..." Так мы с ним и сделали, Теодор, и я попалась, как уже говорила.

"Оба мы знаем, – продолжал Брайан, – что меня отправят на войну, иначе я не ехал бы в Платтсбург. Конечно, мне придется пробыть там долго – за ночь миллион человек поставить под ружье немыслимо. А когда я уеду, тебе будет одиноко, а оба мы знаем, какая ты горячая. Конечно, я не хочу, чтобы ты снова перепрыгнула через забор (ты понял, Теодор? "Снова"!) – но если это случится, я надеюсь, что ты будешь делать все с умом, чтобы потом не жалеть. Я во всем полагаюсь на тебя, я знаю, что ты скандалов не допустишь и детей расстраивать не станешь". – Она замолчала, а потом продолжила: – Брайан знает меня, Теодор. Я действительно горячая и всегда не понимала тех женщин, которые не любят это занятие. У моей матери было девять детей, и в день моей свадьбы она рассказала мне кое-что о том, с чем женщинам приходится мириться, чтобы иметь детей. – Миссис Смит фыркнула. – "Мириться!" Теодор, я не была девственницей, когда Брайан добился меня. Я сама сказала ему об этом в тот день, когда мы с ним встретились – а через две минуты он снял с меня трусы и получил самое непосредственное тому подтверждение. Теодор, я лишилась девственности за три года до встречи с Брайаном – нарочно, потому что не была кокеткой, – и обо всем рассказала не матери, а отцу, потому что доверяла ему; мы всегда были близки. Отец не ругал меня и даже не запретил делать это впредь. Он сказал, что прекрасно знает, что я снова буду этим заниматься, но надеется, что я воспользуюсь его советами и тем самым избавлю себя от ненужных хлопот. Так я и поступила.