Доставить и выжить

— А ты боишься его с нами оставлять. Несмотря на Сережу, автоматы, людей в коридоре. Разделил две смертельные опасности. И правильно сделал.

— Надо же, я думал, ты слепой!

— Я хоть и слепой, но не тупой. И такие вещи хорошо вижу. И прекрасно понимаю, зачем ты здесь высиживаешь, точишь лясы и заигрываешь с нами.

— Что ты плетешь!

— Ну извини, коли я ошибся. Больше ни слова не скажу.

— Погоди, батя, не замыкайся. Мне как раз очень интересно, что ты говоришь. Так чем, по-твоему, продиктованы мои действия?

— Это тебе даже мой мальчик может обрисовать.

— Лавин? — вопросительно уставился на Никиту Чересседельников.

— Мы на это не пойдем, — покачал головой тот. — Ни за какие коврижки.

— На что — на это? — досадливо поморщился омоновец. — Поясни.

— Понятно на что. Ты хочешь кинуть своих заказчиков.

— С чего ты взял?

— Да здесь — к гадалке не ходи. Наручники не надел, "бабки" не отобрал, меды сочишь. "Дипломат" своим бугаям сунул, уединился тут с нами. Дед тебя ковыряет потихонечку, со спецом, это верно, но ковыряет, а ты терпишь, утираешься, цербера своего на поводке держишь. Это ты-то! Посмотрись в зеркало, ты на себя не похож, потому как роль чужую играешь. А цель очевидна — хочешь нам предложить вступить в долю. Во-первых, чтобы код узнать. Уж если рисковать, то не из-за кота в мешке. Так?

— Повествуй дальше. — Майор и не пытался скрыть своей заинтересованности.

— А во-вторых, ты хочешь узнать, что с этими облигациями дальше делать, куда их можно пристроить, как обналичить. И без нас тебе с этим не справиться.

— Цену себе набиваешь?

— Отнюдь. Не станешь же ты ходить по банкам и спрашивать у каждого встречного-поперечного, что это да не купит ли это кто. Уж не сотворить подобного у тебя ума хватит. Да и не поднять тебе такую махину, надорвешься.

— А сколько там? — блеснул глазами Чересседельников.

— Спроси у своих работодателей.

— На это-то уж ты можешь ответить! Это не код, согласись.

Лавин немного подумал и принял решение.

— Двадцать четыре, — произнес он.

— "Лимона"?

— Долларов.

Чересседельников и Сергей переглянулись. Они понимали друг друга без слов.

— Ладно, ваши условия? — спросил майор.

— Нет у нас никаких условий. Маркелыч же четко сказал.

— Вы что же, предпочитаете выступить в роли отбивных у этих мудаков?

— Вовсе нет!

— Тогда в чем дело?

— Не верим мы тебе, Ты предал свои погоны, свою службу, хочешь предать своих нанимателей, предашь и нас. Дойдет до дела, и Сережу своего предашь, и пацанов, что в коридоре ошиваются. Натура у тебя такая. Продажная.

— Погодите, мужики, не горячитесь. Дайте подумать, — не обращая внимания на смысл сказанного Никитой, произнес Чересседельников. — А то скоро приедем…

18

— Надо же, — вполголоса рассуждал майор, — а я думаю, что это из-за какой-то ерунды такую гвардию на ноги подняли? И "бабки" бешеные платят. А здесь, оказывается, не ерунда… — Было видно, что говорит он механически, в действительности, думая о чем-то своем. — Ну, с блатными мы разберемся, с заказчиками тоже, с начальством поделимся. Остаются хозяева этих облигаций. Ладно, с ними по ходу решим… Есть у меня связи… А вот что касается самих облигаций, тут мне, правда, без вас не справиться. Так что, мужики, не обессудьте. Если не станете помогать мне добровольно, за долю, конечно, возьмусь за вас по полной программе…

— Это вряд ли…

Произнеся это, Маркелыч снял очки, к заушинам которых была прикреплена резинка, удерживающая их на затылке. Вид его сразу изменился: широко распахнутые глаза почти слепого человека делали его лицо абсолютно беспомощным.

— Хватит выступать, старик. Ты уже ничего не решаешь.

— Ага, ты все решаешь. Ты же из племени победителей. — Шамышов подышал на очки, протер стекла подолом рубахи, но не надел их, а положил на столик. Сделал он это почти ощупью. — Но есть одна закавыка… Ты мне не нравишься.

— С этим тебе придется смириться. А я как-нибудь переживу.

— Я вообще шкур не люблю. А ты стопроцентная шкура!

— Заткни пасть! — угрожающе прикрикнул Сергей. — А то я ее тебе заткну!

Поезд издал долгий протяжный гудок.

И тут же старый разведчик взлетел, как сработавшая тугая пружина. Его левая нога, обутая в тяжелый армейский ботинок, с силой впечаталась в лицо сержанта, и тот, стукнувшись вдобавок головой о переборку, отключился.

А отставной прапорщик уже навалился на Чересседельникова. Никита тут же скользнул на пол, обхватив ноги майора и мешая ему скинуть с себя противника. Омоновец пытался вскрикнуть, позвать на помощь, но крепкая, как сталь, жилистая рука Шамышова капканом сдавила ему горло.

Он был массивен, этот продажный "мусор", опытен и по-настоящему силен.

Но ему мешала тяжесть бронежилета, сковавший ноги Лавин и ярость старшего прапорщика.

— Ну что, мразь! — прохрипел Маркелыч, роняя слюну на лицо поверженного противника. — Тебе же сказали, чтобы остерегался меня! Что же ты не послушался доброго совета, гнида!

— Дед, кончай! — взмолился снизу Никита. — Я не удержу этого бугая!