Достигнуть границ

— Я подумаю, Андрей Иванович, — наконец, я сумел дать ответ на этот непростой вопрос. — И передам тебе о решении своем лично. Ну а теперича ступай, и назначь смутьянам хорошее наказание. Например, работа весь день, а ночевать снова в камеру. И так в течении пары недель. Неча задарма кормить их, прав ты, пущай кошт отрабатывают.

Ушаков быстренько подобрал папку и убрался, пока я в чем-нибудь не одумался и не передумал. Я же снова посмотрел на стол.

— Степан! Степан, сукин ты сын! — дверь отворилась и в кабинет вбежал растрепанный Голицкий. — Убери здесь все, — я уже спокойно кивнул на стол, с которого Голицкий спешно убирал кофейник и так раздражающую меня чашку. Чашка раздражала до такой степени, что хотелось садануть ею о стену, но, как рачительный хозяин я не мог себе позволить подобные детские выходки.

— Государь Петр Алексеевич, там Нартов ждет. Уже часа полтора как, — уже у двери сообщил Степан.

— А что же ты молчал-то? — с языка готово было сорваться крепкое словцо, но я его придержал, негоже срываться на секретаря, который не виноват, что его еще не вышколили до идеала.

— Так звать? — я резко обернулся и взглядом дал понять побледневшему Голицкому, что тот крепко нарывается.

Юркнув за дверь, которую оставил слегка приоткрытой, он прямо от порога громко произнес, правда с той стороны двери, но это уже мелочи.

— Нартов Андрей Константинович к государю.

Через приоткрытую дверь в кабинет зашел не старый еще мужчина весьма приятной наружности.

— Проходи, Андрей Константинович, — я махнул рукой на кресло для посетителей. Нартов, о котором я только знал, но еще никогда его не видел, присел на краешек, нервно оглядываясь по сторонам. — Слышал я тут намедни, как князь Черкасский дифирамбы тебе пел, рассказывая, как хорошо ты дело чеканное, да печатное поставил. И типографию оснастил и чеканку наладил…

— Пустое то, — махнул он рукой и отрешенно посмотрел на меня. — Мне бы стоящим делом заняться, государь Петр Алексеевич, да чтобы пользу какую принести во славу отечества.

— Золотые слова, Андрей Константинович, золотые слова, — я сел напротив него. — Вот об этом я и позвал тебя, дабы поговорить. Видел я намедни чертежи твоего станка, что сумеет идеального сечения трубы делать, да еще и диаметру различного, хошь для пушек дуло клепай, а хошь и в бусах женских отверстие прорубит, не повредив при этом болванку.

— Да сколь лет уже тем чертежам, — Нартов скривился. — Еще при деде твоем, государь, при Петре Алексеевиче чертил я их. Петр Алексеевич даже по заграницам меня отправил, дабы мастеров найти, что машину таку соберут, но, увы… — и он развел руками.

— И об этом огорчении твоем ведаю я, Андрей Константинович, — я сложил руки домиком и опустил на них подбородок, глядя на гениального токаря, по чьим чертежам сумели работать англичане, да и то лишь век спустя. Чем больше я живу в этой эпохе, тем больше убеждаюсь, что практически все, что я знаю, кроме, разумеется электроники, когда-то уже создавалось, но по каким-то причинам было невостребовано. Ну про Нартова понятно, кому он мог быть интересен, ежели меня не случилось? Аньке, что ли? Или ее лошаднику, у которого мозгов хватило его, по крайней мере, в Академию наук определить, когда он работу Монетного двора наладил. Но мне он не был интересен как ученый — потому что как ученый, Нартов не состоялся. А вот как гениальный токарь, опередивший свое время, вполне. Да что далеко ходить, многие части современных мне токарных станков имеют детали, разработанные этим нервным человеком, что сидит сейчас передо мной, и они практически за столько лет не поменялись! — Андрей Константинович, меня интересуют эти станки. В парке этого дворца расположена императорская мастерская, где я иной раз по стопам деда моего следую. Кузнецы все там от Бога, помощники грамоте обучены, работай — не хочу.

— Но… — Нартов на мгновение задумался, что-то быстро просчитывая про себя. — Хорошо, я могу попробовать. А есть ли, государь, у тебя какие отдельные пожелания?