Достоевский

Так выходило и на этот раз — злободневный роман должен был выйти в свет осенью. Но случилось непредвиденное: автор увяз в черновых записях, которые не отпускали связный текст на волю.

…Это была обычная ученическая тетрадь размером в четверть листа («in 4°») — одна из трех, которыми Достоевский попеременно пользовался летом 1870 года. Спустя годы Анна Григорьевна пронумерует заполненные страницы и сделает переплет из коричневой ткани. Спустя десятилетие на первой странице появится надпись: «Это записная книга Ф. М. Достоевского подарена мною моим внукам, Федору и Андрею Достоевским 28 января 1909 г.». На вклеенном листе ее же рукой будет проставлен заголовок: «“Бесы”. На стр. 57–62 описание припадков падучей болезни в 1869–1870 гг.».

Заметки располагались гнездами и вносились в тетрадь вразбивку, обнаруживая стремление владельца концентрировать однородные по содержанию записи в отведенных им местах. Тематический принцип, однако, то и дело нарушался: разработка темы не умещалась на своих страницах и вторгалась на уже занятые территории. Повсюду встречались каллиграфические упражнения и пробы пера; чаще других попадались

«Julius Cesar», «St. Petersbourg», «Достоевский». Текст и каллиграфию теснили рисунки: арки, своды, стрельчатые окна готических соборов с богатым узором и тонкой прорисовкой пером, островерхие готические башни и композиции. Один раз между каллиграфическими «Moscou», «Capioti», «Гроза» промелькнула голова старика: высокий с залысинами лоб, курносый нос, выпяченная нижняя губа, острый, выдающийся вперед подбородок. Другой раз на левом поле был изображен водопад и под ним куб, отбрасывающий тень.

Порой записи перемежались, сталкивая личное, романное, общее. «Сегодня 17 июля (воскресение)… Бьюсь с 1-й частью романа и отчаиваюсь. Объявлена война. Аня очень истощена. Люба нервная и беспокойная… Что-то война? Не помешала бы очень? Избави Боже!»; «Теперь уже 3 августа… Денег нет. Люба здорова, Аня могла бы быть и здоровее. На Рейн с обеих сторон сошлось тысяч по триста, каждый час готовые броситься один на другого. Курсы падают. Всё дорожает. Ни те, ни другие не выдержат долгой войны. А между тем собираются долго драться…»; «Любочку отлучают от груди… Роман идет медленно… С деньгами плохо… Сегодня 14 сентября, и может быть войска подошли к Парижу».

В промежутке между двумя последними записями — о нездоровье жены и неясном исходе Франко-прусской войны — в августовские дни 1870 года в творческих планах Достоевского, сочинявшего роман для «Русского вестника», произошел перелом. Решительно браковались пятнадцать листов готового текста — итог многомесячной работы. Роман подлежал радикальной переделке: на авансцену выдвигалось новое лицо.

Шестнадцатого августа на странице с двумя готическими окнами по левому полю Достоевский записал: «Князь — мрачный, страстный, демонический и беспорядочный характер, безо всякой меры, с высшим вопросом, дошедшим до “быть или не быть?”. Прожить или истребить себя? Остаться на прежнем по совести и суду его невозможно, но он делает всё прежнее и насильничает. Красавица, отдавшаяся ему (за границей), делает теперь вид, что его презирает. Несмотря на все его страдания и вопросы, он, не любя ее, все-таки находит тайное и чрезвычайное наслаждение выжидать, пока она утомится и придет к нему сама, чтоб тогда иметь удовольствие отказать ей».

В те же августовские недели Достоевский написал несколько писем своим постоянным корреспондентам. Он извинился перед Кашпиревым, что не поспевает с обещанным романом, ибо другой роман, в «Русский вестник», неожиданно дал трещину и нуждается в радикальной переделке. О своем несчастье Ф. М. рассказывал и Сонечке: «Работа шла вяло, я чувствовал, что есть капитальный недостаток в целом, но какой именно — не мог угадать… Две недели назад, принявшись опять за работу, я вдруг разом увидал, в чем у меня хромало и в чем у меня ошибка, при этом сам собою, по вдохновению, представился в полной стройности новый план романа. Всё надо было изменить радикально; не думая нимало, я перечеркнул всё написанное (листов до 15 вообще говоря) и принялся вновь с 1-й страницы».

Каков был этот «капитальный недостаток» и что именно автор «увидал разом», Ф. М. не сообщил ни Сонечке, ни редактору «Зари». Однако еще в середине августа, разместив на левом поле рабочей тетради несколько готических окон, он прояснил суть дела самому себе.

«NB. Всё заключается в характере Ставрогина. Ставрогин всё».