На вечерах у Анны ВревскойБыл общества отборный цвет.Больной и грустный ДостоевскийХодил сюда на склоне летСуровой жизни скрасить бремя,Набраться сведений и силДля «Дневника». (Он в это времяС Победоносцевым дружил).С простертой дланью вдохновенноПолонский здесь читал стихи.Какой-то экс-министр смиренноЗдесь исповедывал грехи.И ректор университетаБывал ботаник здесь Бекетов,И многие профессора,И слуги кисти и пера,И также – слуги царской власти,И недруги ее отчасти,Ну, словом, можно встретить здесьРазличных состояний смесь.В салоне этом без утайки,Под обаянием хозяйки,Славянофил и либералВзаимно руку пожимал(Как, впрочем, водится издавнаУ нас, в России православной:Всем, слава богу, руку жмут).Впрочем, современники отмечали, что:
Бывали минуты, но очень редкие, когда на Фёдора Михайловича находило особенно весёлое настроение духа. Тогда нечто, какая-то… складка на его лице придавала его умной физиономии что-то вопросительное, что-то менее сосредоточенное, что-то, если можно так выразиться, среднее между игривым и шаловливым. Обыкновенно тогда он бывал остроумен и любил увлекаться комическими и самыми невероятно фантастическими образами и загадками из сферы, однако, действительной жизни[77]
.В 1902 г. в журнале «Исторический вестник» (№ 2) писатель и публицист Леонид Оболенский рассказал о своих встречах с Достоевским в конце 1870-х гг.: